Мурка: влиятельная воровская баллада о таинственной незнакомке

Светит в небе месяц, тихо спит малина,
А в малине собрался совет:
Это уркаганы, злые хулиганы,
Собирали срочный комитет.

Речь держала баба, звали ее Мурка,
Хитрая и ловкая была,
Даже злые урки все боялись Мурки –
Воровскую жизнь она вела: 

«Вот пошли провалы, начались облавы,
Много стало наших попадать;
Как узнать скорее, кто же стал шалавой,
Чтобы за измену покарать?

Как чего узнаем, как чего услышим,
Как чего пронюхаем о нем –
В темном переулке перышком попишем
Или дуру вынем и шмальнем!»

Раз пошли на дело, выпить захотелось,
Мы зашли в шикарный ресторан.
Там сидела Мурка в кожаной тужурке, 
А из кобуры торчал наган.

Мы решили смыться и не шухериться, 
Но позорной Мурке отомстить:
В тёмном переулке, где гуляют урки,
Мы решили Мурку завалить.

«Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину –
И теперь, шалава, отвечай!

Мурка, в чем же дело, что ты не имела?
Разве я тебя не одевал?
Кольца и браслеты, юбки и жакеты
Разве я тебе не добывал?

Раньше ты носила туфли из Торгсина,
Лаковые туфли на «большой»,
А теперь ты носишь рваные калоши,
Рваные калоши на «босой»!

Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, моя Мурка, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину –
И теперь маслину получай!»

Черный ворон грачет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и грустит:
В темном переулке, где гуляют урки,
Мурка окровавлена лежит.

Вот лежишь ты, Мурка, в кожаной тужурке,
В голубые смотришь облака;
Что тебя заставило снюхаться с лягавыми
И пойти работать в Губчека?

У «Мурки» существует много вариантов, в одесском, а именно там родилась песня, она начинается словами: «Кто не знал в Одессе банду из Амурки?» (сейчас поют искаженное «из Амура»). В ранних вариантах также у Мурки нет кожаной тужурки: «Там сидела Мура с агентом из МУРа». 
 

Первоначально в песне о предательнице, выдавшей одесских уркаганов, никакой Мурки не было. Наиболее раннюю запись душераздирающей трагедии о любовнице вора, спутавшейся с «лягашом», обнаружил питерский фольклорист Михаил Лурье. 

В интервью журналисту «Ленты.ру» Кириллу Головастикову филолог сообщил: «Текст записан в Курском исправдоме, то есть в тюрьме, в 25-м году. Причем пометка собирателя такая: «по словам исполнителя, песня услышана им в 1919 году в одесском исправдоме. В записи указано, что поется на мотив еврейской песни». Эта песня попала в архив Пушкинского дома из материалов Московского института по изучению преступности и преступников (был такой институт в двадцатые годы)».

Лурье также предположил, что песня могла быть известна еще до революции; в ходе исследования он установил, что даже в царской семье с удовольствием слушали некую «блатную» песню про Марусю, однако текст ее, к сожалению, неизвестен. 

Тут можно поспорить. Скорее всего, в семье императора исполняли уж точно не «блатную» песню (это даже за пределами экзотики), а чрезвычайно популярную в начале ХХ века песню «Маруся отравилась» – известный всей России «жестокий романс» Якова Пригожина в разных вариантах, записанный на многие пластинки. О нем можно найти массу воспоминаний. 

Что касается уркаганского «романса», Лурье приводит несколько куплетов, сохранившихся в записи:

Здравствуй, Шура, славная девчонка,
Здравствуй и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину,
А теперь маслину на вот получай.

Разве не житуха была у нас на малине?
Разве не хватало форсу и брахла?
Что тебя заставило связаться с лягашами?
Или ты красавца там себе нашла?

Посмотри, Алеша, что это девчонка?
 Посмотри, Алеша, ведь это красота!
 Скурвилась, упала она на лягашонка
 И навек пропала вся моя мечта! 

Впрочем, одной Шурой дело не обошлось. Константин Паустовский, например, относит появление ранних песенных версий «Мурки» к началу двадцатых годов, однако там фигурировала не Шурка и не Мурка, а вовсе даже Любка. В мемуарах «Повесть о жизни» (часть «Время больших ожиданий») Паустовский пишет об Одессе: «Почти все местные песенки были написаны безвестными одесситами. Даже всеведущие жители города не могли припомнить, к примеру, кто написал песенку «Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая!» – Жора со Стеновой улицы или Абраша Кныш?».

Там же писатель приводит куплет из «Любки»:

Здравствуй, моя Любка, здравствуй, дорогая,
Здравствуй, дорогая, и прощай!
Ты зашухерила всю нашу малину –
Так теперь маслину получай.

Конечно, можно было бы сказать, что Паустовский, писавший мемуары с 1945 по 1963 годы, мог не помнить точно текст «Любки» и просто повторил слова бывшей на слуху «Мурки», только изменил имя героини. Но есть и другие свидетельства. Они относятся к началу тридцатых годов. В Центральном Государственном Архиве литературы и искусствахранятся тексты песен «Любка» и «Маша», записанные в 1934 году студенткой Вечернего Рабочего Литературного УниверситетаН. Холиной. Вот полный текст «Любки»:

Тихо ночью темной, только ветер воет,
Там, в глухом подвале, собран был совет:
Злые уркаганы, эти хулиганы
Собирались ночью в темный кабинет.

Речь держала юбка, ее звали Любка,
Гордая и смелая была.
Даже наши урки все ее боялись –
Любка воровскую жизнь вела.

Помнишь ли малину, шухерную жилу?
Любка уркаганов продала.

Здравствуй, моя Любка,
Ты моя голубка,
Здравствуй, моя Любка, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу малину,
А теперь маслину получай.

Разве тебе плохо, Любка, было с нами?
Разве не хватало барахла?
Или не носила лаковые туфли,
Шелковые платья и атлас?

Как-то шли на дело, выпить захотелось,
И зашли в фартовый ресторан.
Там она сидела с агентом из МУРа,
У нее под лифом был наган.

Здравствуй, моя Любка,
Ты моя голубка,
Здравствуй, моя Любка, и прощай!
Ты зашухарила всю нашу малину,
А теперь маслину получай.

Как видите, совпадение почти буквальное. Но и это не все. В том же 1934 году увидело свет стихотворение Ярослава Смелякова «Любка». Написано оно на мотив «Мурки», а речь идет об «английском фокстроте» в исполнении Александра Вертинского:

Гражданин Вертинский
вертится. Спокойно
девочки танцуют
английский фокстрот.
Я не понимаю,
что это такое,
как это такое
за сердце берет?

Евгений Долматовский в своих воспоминаниях, однако, уточняет:«Слух автора был заполнен популярным ипривязчивом ритмом блатной песенки«Здравствуй, моя Любка», и свое стихотворение Ярослав сочинил, по сути, как пародию… Весь запев спластинкой Вертинского… свидетельствовал оприблизительном знакомстве автора с материалом: Вертинский никогда не пелту блатную «Любку» – это был коронный номер другого эмигрантского певца».

Но суть не в этом. В песне Смеляков обращается к бывшей возлюбленной Любке Фейгельман и вспоминает:

Как я от райкома
ехал к лесорубам.
И на третьей полке,
занавесив свет:
«Здравствуй, моя Любка,
До свиданья, Люба!» –
подпевал ночами
пасмурный сосед...

Мне передавали,
что ты загуляла –
лаковые туфли,
брошка, перманент.
Что с тобой гуляет
розовый, бывалый,
двадцатитрехлетний
транспортный студент.

Я еще не видел,
чтоб ты так ходила –
в кенгуровой шляпе,
в кофте голубой.
Чтоб ты провалилась,
если все забыла,
если ты смеешься
нынче надо мной!

Вспомни, как с тобою
выбрали обои,
меховую шубу,
кожаный диван.
До свиданья, Люба!
До свиданья, что ли?
Все ты потопила,
Любка Фейгельман.

…Стираная юбка,
глаженая юбка,
шелковая юбка
нас ввела в обман.
До свиданья, Любка,
до свиданья, Любка!
Слышишь?
До свиданья,
Любка Фейгельман!

Тут явные параллели не только в форме прямых цитат, которые изрекает сосед по вагону, но и переосмысленные с горькой иронией. Если герой блатной «Любки» упрекает подругу за то, что она «спуталась с ментами», хотя он ее шикарно одевал, то у Смелякова другие претензии: Любка спуталась с нэпманами, продав высокие идеалы за тряпки (фигурируют даже, как и в уголовном романсе, «лаковые туфли»).

Но вспомним также и о «Маше» – второй песне из разряда «муркиных», которую записала студентка Холина. Судя по тексту, этот вариант является одним из ранних, хотя записан в 1934 году (не считая «Шурки»):

Кто слыхал в Одессе банду из Амурки?
В этой банде были урки, шулера...
Часто занимались темными делами
И всегда сидели в Губчека.

С Машей повстречался раз я на малине –
Девушка сияла красотой –
То была бандитка первого разряда
И звала на дело нас с собой.

Ты ходила с нами и была своею,
Часто оставались мы с тобой вдвоем,
Часто мы сидели вместе на малине –
Полночью ли летней, зимним вечерком...
Я в тебя влюбился, ты же все виляла,
А порой, бывало, к черту посылала.

И один раз наша собралась малина:
Стали часто шмары залетать.
Ты зашухерила всю нашу малину,
Стала агентуру посещать!

И один раз в баре собралась малина,
Урки забавлялися вином.
Ты зашухерила, привела легавых,
И они нас продали потом!

И с тех пор не стала больше Маша с нами,
Отдалась красавцу своему.
Позабыв малину, вместе с легашами
Брала нас на мушку и в Чеку! 

Там, на переулке, в кожаной тужурке,
Восемь ран у парня на груди –
Был убит лягавыми за побег с кичмана,
А теперь мы мстить тебе пришли!

Здравствуй, моя Маша, 
Здравствуй, моя Маша,
Здравствуй, а быть может, и прощай.
Ты зашухерила всю нашу малину,
А теперь маслину получай!

Разве тебе плохо, Маша, было с нами?
Или не хватало форсу-барахла?
Что ж тебя заставило связаться с легашами
И пойти работать в Губчека?

Разве было мало вечеров и пьянок,
Страстных поцелуев и любви
По аккорд усталых, радостных гулянок
И под пьянство наше до третьей зари?

И в глухую полночь бегали до Маши,
Прикрывая трепетную дрожь.
Уходила Маша с пьяными ворами,
Приходила Маша пьяная домой.

Пусть же будет амба, пусть зашухерила,
Пусть же вся малина пропадет,
Но живая Маша от одесской банды
И от нашей пули не уйдет!

В темный тихий вечер, там же, на Амурке,
Грянули два выстрела подряд:
Там убита Маша, что зашухерила, –
Урки отомстили за ребят.

Через день в Одессе пронеслось молвою:
Машу мы убили за ребят.
Пронеслися быстро черны воронята –
Легаши нас брали всех подряд.

В тексте героиня, хотя и названа «бандиткой первого разряда», однако, судя по всему, была в основном любовницей уголовников. Она даже начинает свою «гадскую деятельность» с того, что предает помаленьку подруг-проституток («шмар»). В песне больше повествуется о совместных кутежах и любовных игрищах. Упомянуто, конечно, о том, что Маша «звала на дело» уркаганов, а также что она «ходила с нами и была своею». Что значит «ходила с нами», неясно: то ли на «дело» ходила, то ли просто «тасовалась» (или, как нынче говорят, «тусовалась») с уголовниками. Нет никаких упоминаний о «воровской жизни» и о «речи» на «совете», а также о том, что «бандитку» «боялись злые урки». В этом смысле «Маша» ближе к «Шурке», где героиня рисуется тоже как любовница. 

А «Любка» в варианте 1934 года – уже модифицированный текст, близкий к «классической» «Мурке». 

Но вернемся к «Маше». Это слово правильнее было бы писать с маленькой буквы – «маша», «машка»: так называли подруг воров, блатных, уголовников. Но вот вопрос: почему же она в конце концов превратилась в «Мурку» (как, впрочем, и Любка, и Шурка)? 

Объяснение довольно очевидное. В тридцатые – сороковые годы «мурками» называли работников Московского уголовного розыска (МУР). Существовала даже поговорка: «Урки и мурки играют в жмурки», то есть одни прячутся, другие ищут. Так что для уголовников имя Мурки стало воплощением гнусности и подлости, которое в их представлении связывалось с коварными «ментами» (хотя имя Мура и позднее в блатной среде было популярно – песни «Мурочка Боброва», «Волны Охотского моря шумят»).

Позвольте, но какой же МУР… в Одессе? Москвичи что, совсем берега попутали? Ну, где-то так. Появление в Одессе-маме сотрудников Московского уголовного розыска не нарушает исторической правды. Как вспоминал участник белогвардейского движения Василий Шульгин, в 1919 году «одесская чрезвычайка получила из Москвы 400 абсолютно верных и прекрасно выдрессированных людей». Впрочем, воспоминания Шульгина – сомнительный источник. Находясь в эмиграции, он в 1925 году тайно посетил Советскую Россию и затем написал книгу «Три столицы». Но на самом деле Василий Витальевич стал жертвой искусной провокации советских секретных служб; «красные» разведчики создали псевдомонархическую организацию «Трест», которая и организовала вояж Шульгина. То есть писатель пользовался слухами о событиях периода Гражданской войны и мог легко перепутать даты. Скорее всего, речь может идти о 1920 годе, когда Одессу заняли части Красной Армии и была создана Одесская губернская чрезвычайно-следственная комиссия (ОГСЧК). 

Однако это проясняет лишь появление чекистов, а нам-то нужно прояснить прибытие сотрудников московской милиции – МУРа. И здесь самое время упомянуть о фигуре Макса (Менделя) Абелевича Дейча, с мая 1919 года члена тройки оперштаба ВЧК в Москве (вместе с Дзержинским и Петерсом),члена коллегии секретного отдела ВЧК, члена коллегии Главмилиции. Именно он в феврале 1920 года по постановлению коллегии ВЧК был откомандирован в Одессу и 6 марта назначен товарищем (заместителем) председателя Одесской Губчека, а одновременно – начальником секретно-оперативного отдела ОГЧК. С 10 августа Дейч становится уже председателем ОГЧК. Обращаю особое внимание:в Москве Дейч был одновременно и чекистом, и членом коллегии Главмилиции. Это все-таки разные ведомства, но таким образом становится понятным, почему ЧК укрепляли милицейскими кадрами.

И еще одно важное для нас обстоятельство. Почему, собственно, появилась необходимость присылать в Одессу столь важного человека, как Мендель Дейч – соратника самого Дзержинского? Председатель Цупчрезкома Украины В. Манцев (кстати, тоже московский чекист, бывший заместитель начальника Московской Чрезвычайной Комиссии) позднее вспоминал, что в некоторых городах,где местные ревкомы пытались своими силами организовать губчека, они наталкивались на связь даже ответственных работников с уголовниками: «Особенно ярко обнаружилось это явление в Одессе, где поспешное отступление наших войск летом 1919 года застигло врасплох много партийных работников. Спасаясь от белого террора, некоторые из них вынуждены были пользоваться услугами обывателей и уголовного элемента и после возвращения советских войск оказались в «долгу» у этих врагов советского строя. Одесские спекулянты и даже бандиты широко пользовались этой слабостью местных работников... Нужно было прислать в Одессу новых решительных коммунистов, не связанных никакими «личными отношениями», и лишь тогда явилась возможность направить работу одесской ЧК на правильный путь». 

Во многом именно доклад Манцева о столь безрадостной ситуации заставил центральную власть прислать «решительных коммунистов» для чистки местных большевиков с «уголовными связями». Благодаря этому, как констатировал Манцев, удалось «направить работу одесской ЧК на правильный путь».

То есть если бы Мурка беседовала не с агентом из МУРа, а с кем-то из одесских чекистов или милиционеров, уркаганы могли не придать этому особого значения. А вот с агентом МУРа – извини, Маруся, получи маслину. Заодно становится понятным, что неведомые авторы вовсе ничего не перепутали, когда заставили Мурку работать и на чекистов, и на милицию одновременно. Судя по тогдашним реалиям, эти две конторы плотно сотрудничали, тем более в Одессе, где председатель губчека Дейч уже имел московский опыт управления одновременно и ЧК, и милицией. 

Так что имя Мурка совершенно определенно связано с московскими «мурками». Для уголовного мира и правоохранителей того времени это было очевидно и не требовало пояснений. Столь же очевидно для них было и то, что события песни происходили не позднее 1922 года. Ведь ВЧК с ее отделениями на местах приказала долго жить 6 февраля 1922-го. Ее функции были переданы ГПУ. 

Правда, позднее неведомые переработчики «Мурки» добавили куплет, где коварная предательница носит туфли из Торгсина. Это случилось не ранее 1931 года: сеть специализированных торговых предприятий по обслуживанию иностранных граждан открылась в СССР 5 июля 1931 года, согласно постановлению, подписанному председателем Совнаркома Вячеславом Молотовым. 

Еще одна нелепость состоит в том, что, по воровским законам, которые сформировались в начале тридцатых годов, женщины не могли играть ведущей роли в уголовном мире, а уж в сходках им вообще запрещалось участвовать, не говоря о том, чтобы там «держать речь».

* * *

Мурка, ты мой Муреночек,
Мурка, ты мой котеночек,
Мурка, Маруся Климова, 
Прости любимого…

Многие убеждены, что этот пошловатый куплет является «новоделом», придуманным в хрущевско-брежневские (а то и в горбачевские) времена. Разочарую этих скептиков: припев с «Муреночком» появился еще в двадцатые годы. Откуда же он взялся? А родился-то он как раз не в Одессе, а в Питере. Вернее, даже в Ленинграде. В книге музыковеда Бориса Савченко «Вадим Козин», автор которой беседовал со знаменитым певцом, утверждается: Козин вспоминал, как песню о Мурке с припевом «Мура, Маруся Климова» исполнял в самом начале двадцатых годов прошлого века известный эстрадный куплетист Василий Гущинский, работавший под «босяка».

Вот что пишет Савченко: «В кумирах ходил и артист-трансформатор Гущинский. Особенно его любили рабочие петроградских окраин. Куплеты для него писал Валентин Кавецкий. Гущинский распевал, а фабричные вторили ему хором:

 Мура, Маруся Климова,
Ты бы нашла любимого.
 Эх, Мура, ты мур-муреночек,
 Марусечка, ты мой котеночек...».

В другом месте беседы Козин опять вспоминает о Кавецком и приводит еще один отрывок куплета:

Мурку хоронили пышно и богато,
На руках несли ее враги,
И на гробе белом
Написали мелом:
«Спи, Муренок, спи, котенок,
сладко спи!..»

Немного о Василии Васильевиче Гущинском и Валентине КонстантиновичеКавецком.Один из авторов «Республики ШКИД» Леонид Пантелеев (Алексей Еремеев) вспоминал: «Васвас Гущинский! Кумир петербургской, петроградской, а потом ленинградской публики. Демократической публики, плебса. Ни в «Луна-парк», ни в «Кривое зеркало» его не пускали. Народный дом, рабочие клубы, дивертисмент в кинематографах. Здесь его красный нос, его костюм оборванца, его соленые остроты вызывали радостный хохот... В. В. Гущинский – это мое шкидское детство, послешкидская юность».

Вопрос: почему же припев «Мурки» написал Кавецкий, но сам его не исполнял? Ответ прост: Валентин Кавецкий (Валентин Константинович Глезаров), как и Гущинский, работал в жанре трансформации, то есть мгновенной смены ролей-масок на сцене (Аркадий Райкин обратился к тому же жанру после посещения концерта Кавецкого). Но Кавецкий был салонным куплетистом, а Гущинский, как справедливо отметил Пантелеев, работал под «босяка». Ясно, что куплеты для «Мурки» подходили именно «босяку».

Так значит, припев с «муреночком» появился в начале 1920-х? Ведь об этом прямо говорит Козин, да и шкидовское детство Пантелеева окончилось в 1923 году. Нет, не все так просто. Тот же Савченко в своей книге замечает о Козине:«Даты, фамилии и прочая фактография были для него чем-то вроде высшей математики. Ему, например, ничего не стоило сдвинуть во времени какое-то событие из личной жизни на целое десятилетие вперед или назад».

Возможно, так произошло с воспоминаниями Козина о Гущинском. Точно можно сказать одно: куплеты Гущинский исполнял не позднее середины тридцатых годов.Позже куплетист расстался с маской «босяка»», которая шла вразрез с официальной эстетикой того времени. 

Но есть одно событие, которое позволяет нам датировать появление «Муреночка» довольно точно – 1926 годом. Именно тогда произошла история, которая прогремела на весь Ленинград и с огромной долей вероятности могла подтолкнуть Кавецкого к созданию припева «Мурки». 

Я имею в виду крупную операцию ленинградской милиции, главную роль в которой исполняла оперативница Мария Евдокимова. Молодую девушку удалось успешно внедрить в гнездо матерых уголовников, центр сборищ лиговской шпаны – трактир «Бристоль». Девушка только недавно поступила на службу в уголовный розыск, никто из бандитов ее не знал. Мария выдавала себя за хипесницу (женщину, которая предлагает жертве сексуальные услуги, а затем вымогает с доверчивого клиента деньги при помощи сообщника, играющего роль внезапно появившегося мужа). Евдокимова убедила хозяина трактира в том, что ей нужно на некоторое время «затихариться», и тот взял девушку на мелкую подсобную работу. Мария имела возможность многое видеть и слышать. 

В то время женщины-оперативницы были большой редкостью, и подозрительный владелец «Бристоля» не проявил особой бдительности. Евдокимова вскоре примелькалась, на нее перестали обращать внимание. Уже через месяц агентесса собрала важные сведения об уголовниках, а также об их «наседке» в органах милиции. Предательницей оказалась Ирина Смолова – одна из канцелярских работниц. 

В ноябре 1926 года, поздним вечером, уголовный розыск организовал масштабную облаву на «Бристоль». В помощь милиции привлекли курсантов командирских училищ, вооруженных винтовками. Участники облавы прибыли к месту на нескольких десятках машин. В перестрелке были убиты пять бандитов, ранены двое милиционеров. Десятки крупных преступников оказались в руках милиции, хозяин трактира отправился в «Кресты». 

Эта чекистка, на мой взгляд, и вдохновила Валентина Кавецкого на создание куплета о Марусе Климовой. Не правда ли, есть рифмованная перекличка фамилий: Климова-Евдокимова? Прямо включить Евдокимову в блатную песню было просто невозможно.

А не так давно появилась еще одна «дочь лейтенанта Шмидта», претендентка на роль легендарной Маруси Климовой. Началось все с заметки «Сюрприз от «Мурки», опубликованной в журнале «Щит и Меч» 24 декабря 2009 года. Журналист Марина Скворцова поведала читателю, что под эгидой Министерства внутренних дел РФ сценаристы Андрей Калитин и Слава Селиванов задумали снять фильм «Мурка», в центре которого «маленький эпизод уникальной спецоперации, проведенной в Одессе оперативниками московского уголовного розыска». Оказывается, «в песне «Мурка» кроется несколько загадок, расшифровав которые и удалось восстановить реальную картину событий... В ходе исследовательской работы авторов проекта в архивах ГИАЦ МВД РФ была обнаружена учетная карточка капитана резерва МВД Марии Прокофьевны Климовой, 1897-го года рождения. Итак, «Мурка» – сотрудница милиции».

А некая Людмила Сушкова в уже помянутом выше «телерасследовании» «Нераскрытые тайны: сюжет песни «Мурка» подошла к делу с еще большим размахом. Ведь, по сути, ни малейших доказательств и аргументов у новой версии нет. Как признаются авторы, «единственное, что удалось найти – это учетная карточка агента Климовой». То есть в архиве МВД обнаружена карточка на капитана резерва Марию Климову. Известно, что она 1897 года рождения и уволилась из органов в 1952 году. Всё! Да мало ли в Бразилии, как говорится... Но авторы «нераскрытых тайн» разматывают целый криминальный клубок. Но разве подобные мелочи могут сдержать полет фантазии настоящего «исследователя»? И вот уже журналист Сушкова «защелкала, засвистала»: «Именно главная героиня песни "Мурка", реально это Мария Климова – оперативница МУРа, она должна была выступать в роли как бы приманки такой, и таким образом помочь оперативникам выйти на всю эту запутанную сеть криминала, сложившегося на тот момент в Одессе. Очень много было на нее поставлено. Вот, как и в песне, есть такие строчки, что «баба хитрая, смелая», то есть вот как бы подчеркивается о том, ее характер какой был».

Далее начинается милая галиматья, где мелькают имена «известных бандитов» Бриллианта и Червеня (меньше надо смотреть криминальных драм), а чекистку убивают не за то, что она чекистка, а за то, что Бриллиант приревновал Марусю к Червеню и застрелил. В приступе хлестаковщины Сушкова назначает сотрудником ЧК... популярного одесского поэта, стихотворного фельетониста Якова Ядова! Мол, ему было поручено охранять Марию Климову, а он ее не сберег.

Откуда этот бред? Автор «версии» объясняет: «Документы были все засекречены, и, насколько мне известно, в 70-х годах было множество документов и архивов уничтожено, также вот личное дело было уничтожено Марии Климовой. Но остались какие-то обрывочные сведения, которые где-то как-то можно собрать и узнать, в том числе от одесских историков-краеведов».

Переводя на вменяемый язык, ахинея, высосанная из пальца. «По некоторым данным», «остались какие-то обрывочные сведения», «можно узнать у краеведов». Когда автор через строку манипулирует такими формулировками, ясно, что ни сведений, ни данных у него не было и нет. Да он их и не искал. Есть лишь тяга сляпать дешевую сенсацию. Отсюда и блистательный вывод авторов «документального» фильма о Мурке: «Выходит, Мурка дожила до этих времен и не погибла? Возможно, в отставке в семейном кругу она тоже не раз исполняла песню о себе».

Мура Климова подвывает песенку о себе любимой – это уже диагноз. 

* * *

Почему-то практически все, кто слышал знаменитую песню, уверены в том, что кожаная тужурка Мурки прямо указывает на ее связь с чекистами. Да, в первые годы Советской власти кожаная куртка часто ассоциировалась именно с чекистами и комиссарами (с легкой руки писателя Бориса Пильняка даже появилось выражение «парни в кожаных куртках»). А Лев Троцкий в статье «Памяти Свердлова» писал: «В первый по-октябрьский период враги называли коммунистов, как известно, «кожаными», – по одежде. Думаю, что во введении кожаной «формы» большую роль сыграл пример Свердлова. Сам он, во всяком случае, ходил в коже с ног до головы, то есть от сапог до кожаной фуражки. От него, как от центральной организационной фигуры, эта одежда, как-то отвечавшая характеру того времени, широко распространилась. Товарищи, знавшие Свердлова по подполью, помнят его другим. Но в моей памяти фигура Свердлова осталась в облачении черной кожаной брони – под ударами первых лет гражданской войны».

Впрочем, знаменитые «кожанки» были пошиты еще до революции, причем не в России, а в странах Антанты. Во время первой мировой союзники снабжали русских летчиков, а также водителей автомобилей и бронемашин «очками-консервами» от пыли и устойчивой к маслам кожаной одеждой: шароварами, куртками, перчатками с длинными крагами, картузами, а зимой – полушубками, папахами и подшитыми кожей валенками; так же одевались и военные мотоциклисты. В основном одежда эта во время войны оказалась невостребованной, большевики обнаружили ее в избытке на складах царской армии и раздали сотрудникам ЧК, а также комиссарам в качестве форменной одежды. Позже кожаные куртки стали шить для чекистов уже в Республике Советов.

Но вернемся к уркаганской балладе. Подумайте сами: неужели коварная предательница была такой законченной идиоткой, что облачилась в чекистскую форменную одежду и приперлась так в «шикарный ресторан» на тайную встречу с агентом МУРа? В блатных песнях встречается много нелепостей, но не до такой же «высокой степени безумства». 

Нет, уголовные песенники были относительно вменяемыми сочинителями. Обратимся к истории, и мы увидим, что кожанка была не только чекистским атрибутом. Такие куртки носили многие – и комсомольцы-рабфаковцы, и студенты. В ироническом рассказе Ильфа и Петрова «Семейное счастье» дается описание такого «заученного» студента Абраши Пуриса: «Его кожанка до такой степени вытерлась и порыжела, что похожа скорее на уцелевшее со времен турецкой войны боевое седло, чем на общеизвестную часть мужского туалета, именуемую курткой». А вот как выглядит его жена Катя: «Те же и Катя. Кожанка. Портфель». 

Любопытно и другое. Сосед Пурисов Жоржик, оглядывая Катю, оценивает ее: «Странная девчонка, эта Катя!.. Сейчас не двадцатый год. Можно было бы одеваться и поизящнее». Выходит, в 1920 году всеобщее ношение кожаных курток было нормой, обычным делом.

Но и это не всё. Оказывается, кожаная куртка нередко была атрибутом и «фартовых» уголовников. Так, в уголовной песне «Три гудочка» поется:

На нем кожана тужурка,
На нем кожаны штаны,
На нем красная рубашка
И семь ран на груди. 

Любопытно, что в варианте песни «Маша» мы тоже встречаем упоминание об уголовнике в кожаной куртке:

Там, на переулке, в кожаной тужурке,
Восемь ран у парня на груди – 
Был убит лягавыми за побег с кичмана,
А теперь мы мстить тебе пришли!

Таким образом, сама по себе кожаная тужурка не могла вызвать подозрение у подельников Мурки. Тем более наган, который мог быть как у чекиста, так и у преступника. Остается лишь вариант с опознанием урками самого агента ЧК.
 

В «Амурской Мурке» фамилия «исполнителя» другая: 

Самому блатному  Яшке Суханову
Мы решили дело поручить. 

В варианте двенадцатилетней (!) Люды Ларионовой мы встречаем нового «мстителя»:

Самому блатному Вовке Казакову 
Поручили Мурочку убить.

У студентки из США Марины Шраго – другие сведения:

Самому блатному Юрке Мухомору
Поручили Мурочку убить.

В некоторых текстах неизвестные авторы ограничиваются лишь именем Юрки:

Дело поручили Юрке-хулигану,
Наказали Мурку порешить.

Есть вариант со зловещим Шуркой: 

В темном переулке
Встретил Шурка Мурку. 
«Здравствуй, Шурка!
Здравствуй, Мурка, 
Здравствуй и прощай!» 

Впрочем, на сайте «Шансон» Шуркой называют именно Мурку («С ними была Шурка, по прозванью Мурка»), что неожиданным образом возвращает нас к первоисточнику 1920-х годов. А расправляется с Шуркой некий Колька:

Вору-атаману, Кольке-хулигану
Поручили Мурочку убить.

Помимо названных выше в числе убийц указываются Алеша, Лешка, Петька, Ванька-оборванька и прочие темные личности.Таким образом, за право быть народным мстителем боролись многие уркаганы – так же, как за право называться родиной Гомера спорили семь древнегреческих городов.

Не менее интересны и подробности расправы. Некоторые из них изобилуют натуралистическими деталями. Но встречаются и лаконичные картины:

Вынул Яшка финку
И воткнул ей в спинку.
Заблестели Муркины глаза.
И упала Мурка 
В темном переулке,
Проливая кровь на тротуар.

А вот каким манером убивает Шурку-Мурку атаман-хулиган Колька:

Мурка улыбнулась
Ласково и нежно,
Засияли карие глаза.
Тут вонзилась финка
Прямо Мурке в спинку:
Спи, Котенок,
Спи, Муренок, спи.

Существуют варианты совсем уж безжалостные. Вот как убивает предательницу Юрка Мухомор:

С первого удара Мурка пошатнулась, 
Со второго рухнула в песок,
С третьего удара череп раскололся 
И полился алый ручеек.

И уже пика драматизма достигает описание в тексте с сайта «Блатной фольклор», где в несчастную Мурку стреляет Алеша:

Выстрел раздался, легавые прибежали,
Мурка карававая лежит.
Ее приподняли и ее спросили,
Она им сказала, что он прав.

В темном переулка второй выстрел раздался,
Крик в квартале, шум большой стоит.
Менты прибежали, его сразу узнали –
Алеша со своим шпалером лежит…

В нашей стране влияние уголовного и уличного песенного фольклора на общество в целом и на искусство в частности огромно. Не всегда оно бросается в глаза, но если, как говорил лектор в «Карнавальной ночи», «посмотреть вооруженным взглядом», мы разглядим это влияние даже в детских стихах и песенках. 

Вспомним знаменитую «Мама, я летчика люблю» – не уголовную, но тоже, как нынче говорят, маргинальную:

Мама, я летчика люблю,
Мамочка, я летчика люблю! 
Летчик высоко летает,
Много денег получает – 
Мама, я летчика люблю!

Мама, я доктора люблю, 
Мамочка, я доктора люблю!
Доктор делает аборты,
Посылает на курорты – 
Мама, я доктора люблю!

Далее следует повар, который «делает котлеты и различны винегреты» и еще невесть кто. А теперь обратимся к известному детскому стишку Сергея Михалкова «А что у вас?». Помните:

Летчик водит самолеты –
Это очень хорошо.
Повар делает компоты –
Это тоже хорошо.
Доктор лечит нас от кори…

Ну? И вы скажете, что это случайность? Но ближе к «Мурке». Вспомним для начала не детские стихи, а близкую нам, ростовским журналистам, да и вообще ростовчанам, «Песенку военных корреспондентов» Константина Симонова:

От Москвы до Бреста нет такого места,
Где бы ни скитались мы в пыли. 
С «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.

Почему эта песня особенно близка именно ростовчанам? Ну как же, ведь Симонов сочинил ее по пути с одного фронта на другой – из освобожденного Краснодара в еще не освобожденный Ростов-на-Дону. Кстати, сам автор назвал свое произведение «Корреспондентская застольная». Но не в этом суть. Сравните два текста, и вы поймете, о чем я:

От ветров и водки хриплы наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
С наше покочуйте, с наше поночуйте,
С наше повоюйте хоть бы год.

И:

Прибыла в Одессу банда из Амура,
В банде были урки, шулера.
Банда занималась темными делами,
И за ней следили мусора.

Ну, улавливаете, о чем я? Именно! Константин Симонов написал свою военную песню на мотив «Мурки»! Об этом писал и сам Симонов, и многие другие. Например, ветеран войны Николай Борисов в мемуарах вспоминал: «Симонов пообедал вместе с нами. Потом он читал стихи «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»... В руках его спутника появилась гитара, и я впервые услышал «Песню фронтовых корреспондентов». Пели ее Константин Михайлович и его товарищ на мотив «Мурки».

Лишь позднее композитор Матвей Блантер положил стихи Константина Михайловича на другую музыку. И то сказать: как же это можно – распевать песню Великой Отечественной на блатной мотивчик?

А вот замечательного детского поэта Валентина Берестова такие сомнения не терзали. Свой стишок для малышей он не только написал в размер популярной уголовной баллады, но еще и озаглавил «Мурка». В память о поэте я приведу эту детскую «Мурку» полностью:

Чья это фигypка,
Дымчатая шкypка,
Ждет нас то снаpyжи, то внyтpи?
Это наша Мypка,
Кошечка-кошypка,
Жмется к двеpи, пpосит: «Отвоpи!»

Видишь, в yголочке
Две блестящих точки
Светятся всю ночкy напpолет?
Мypочке не спится,
Ходит, как тигpица,
От мышей кваpтиpy стеpежет.

Утpо засияло –
Скок под одеяло,
И поет, мypлычет –
Мyp, мyp, мyp!
Целый день игpает –
То клyбки катает,
То гpызет y телефона шнyp.

В маpте в лyнном свете,
Как гpyдные дети,
Плачyт, надpываются коты.
Мypка пpыг на кpесло,
В фоpточкy пpолезла,
И исчезла. Мypка, где же ты?

Где ж ты, Мypка, бpодишь,
Что ж ты не пpиходишь?
Иль наш дом тепеpь тебе не мил?
Я ль с тобой не ладил,
Я ль тебя не гладил,
Я ль тебя сметаной не коpмил?

Чья это фигypка,
Дымчатая шкypка,
Чьи глаза из подпола блестят?
Там сидела Мypка,
Кошечка-кошypка,
Рядом с ней сидело семь котят.