«Огородами – и к Котовскому!»: как русские слова уходят в партизаны

Тпру, старушка древняя...

Слова уходят, забываются, умирают по-разному. Совершенно понятно отошедшее обозначение извозчика – «ванька», распространенное в свое время по всей России. Разве что уж совсем старые ростовчане с отменной памятью вспомнят, что носильщиков на вокзале или на базаре именовали «тимохами», а извозчиков – «рыжими» (слава богу, некоторым из нас запали в память рассказы наших бабушек, а кому и прабабушек).

Чтобы завершить тему конно-тяглового транспорта, процитирую мемуары «Утро красит нежным цветом...» старого москвича Юрия Федосюка:

«На моих глазах конный транспорт в первую пятилетку сменился автомобильным. Телеги и дровни, спасаясь от конкурентов, на некоторое время надели на себя большие колеса, обутые в резиновые шины, и получили нелепое название «автокачки». Но час их пробил, эти «ни павы, ни вороны» вскоре исчезли навсегда».

Писатель Юрий Федосюк. Источник: mmsk.ru

Однако некоторые слова упорно не хотят исчезать, цепляются за малейшую возможность иногда «выпрыгнуть», напомнить о себе. А многие в попытке выжить «уходят в партизаны»: будучи «вымытыми» из литературного языка или диалектов, закрепляются в уголовно-арестантском жаргоне, называемом в простом народе «блатной феней».

Ой ты бог, ты мой бог, что ты ботаешь...

Вот, скажем, «декохт» (дикохт, декокт). Мне в свое время казалось, что это слово практически выдавлено из русского языка, хотя существовало в нем, как говорится, с незапамятных времен. Происходит оно от латинского decoctum (отвар, варево) и встречается как минимум в XVIII веке:  «Вылечился, употребляя взварец или  декохт, составленный из сухой малины, меду... и инбирю» («Словарь языка XVIII в.»). Супруг Пульхерии Андреевны из «Старосветских помещиков» Гоголя восклицает: «Бог знает, что вы говорите, Пульхерия Ивановна! Вы, верно, вместо декокта, что часто пьете, выпили персиковой». Слово встречается у Достоевского, Тургенева, Чехова, Пастернака.

«Приго­щали гостей декохтом. В коморі Пульхерії Іванівни було всякого зілля, вона ж переганяла горілку на персико­ве листя, на черемховий цвіт, на вишневі кісточки». Н.В. Гоголь. Источник: culture.ru

Однако уже в 20-е – 30-е годы прошлого века это название лечебного отвара постепенно забывается. Впрочем, предприняв еще одну отчаянную попытку выжить, оно уходит… в уголовный язык, где «декохт» уже означает голод, жизнь на хлебе и воде. В песне ростовских босяков 20-х годов встречаем:

Ой ты, бог, ты мой бог,
Что ты ботаешь!
На дикохте сидишь,
Не работаешь!

А после второй мировой декохт уходит даже из блатного жаргона.

Последний раз в литературе я встретил предсмертные стоны этого варева в культовой книге «Москва-Петушки» Венечки Ерофеева:

«Я, как только вышел на Савеловском, выпил для начала стакан зубровки, потому что по опыту знаю, что в качестве утреннего декохта люди ничего лучшего еще не придумали». 

Но это уже изыск эстетствующего интеллектуала. А жаль. Может, все-таки литературный язык снова примет «блудного сына» в свои объятия?

Развесив лантухи...                

Немало слов, которые долгое время были чрезвычайно популярны в живом русском языке и обозначали предметы крестьянского и городского быта, с исчезновением реалий попытались все же зацепиться и не пойти ко дну. Для этого они, по примеру великого комбинатора, решили «переквалифицироваться в управдомы». Проще говоря, они сменили значение и «нырнули» в мутные воды того же арго.

Для примера возьмем словечко «лантух». Словарь великорусского языка Владимира Даля относит его к южным, «новороссийским», указывает на заимствование из немецкого языка и толкует как «рядно, веретье, для покрышки возов, для просушки зернового хлеба и пр.», а также как «большой мешок из рядна или понитка». Как мешок мешковину трактуют его и многие другие лингвисты. В русский язык слово попало из немецкого (Leintuch – льняное полотно) через польский (lantuch – тряпка, лоскут).

Источник: cbs-vao.ru

Приведенное выше определение лантуха состоит сплошь из русских слов, которые для современного читателя так же темны, как китайская грамота. Например, рядно – толстый холст из грубой льняной или конопляной ткани. Кто сейчас об этом знает? А ведь еще в «Тихом Доне»  Михаила Шолохова «Дарья вошла в кухню, положила у порога вчетверо сложенное рядно». В общем, мешковина, как пояснял в начале прошлого века профессор-языковед Александр Преображенский. И приводил даже фразеологизм «накрыть мокрым рядном» – захватить врасплох. «Веретье» – грубая дерюга или одежда, «пониток» – крестьянское домотканое полусукно, а также зипун, кафтан, новая, впервые надеваемая рубашка.

Но эти слова нынче прочно забыты. И лантух, казалось бы, должен был последовать их дорогой. Да не тут-то было. В 30-е годы прошлого века, во времена раскулачивания и коллективизации села потоки крестьян хлынули на огороженные колючкой и сторожевыми вышками-«скворешнями» просторы ГУЛАГа. С собой эти люди принесли и крестьянскую лексику из разных уголков страны. Русский уголовный жаргон пополнился ею, стал ярче и богаче, вобрал в себя часть народного духа. Правда, перелицевал новые слова по-своему, придал иной смысл.

Так, сначала в воровском языке «лантухами» стали называть краденые вещи (мадапалам, барахло, шмутки и проч.). Вскоре появилось ироническое «лантухи» – уши: что ты лантухи развесил?

Сегодня лантух на жаргоне также обозначает широкую повязку на рукаве как у сотрудника зоны (например, ДПНК – дежурного помощника начальника колонии), так и у арестанта, который состоит в самодеятельной организации осужденных и работает на администрацию. Таких зэки презрительно называют «вязаные», «красные» или просто «козлы».

Вот и выходит, что исконно русские слова (если, конечно, забыть о заимствованиях), умерев для языка в целом, в то же время существуют в «загробном мире» блатного жаргона.

Лукнуться к босякам

Примерно то же произошло со словом «лукнуться». Вообще в живом великорусском языке «лукать» – кидать, швырять (у Даля – «лукнул камнем в окно»). То же и с «лукаться». Еще у Горького в «Жизни Матвея Кожемякина» встречаем: «Мальчонка кричать будет, камнями лукаться и стекла побьет».

Источник: cbs-kurgan.com

Но у возвратного глагола совершенного вида «лукнуться» есть и другое, более распространенное значение. Вот как определяет его тот же Владимир Даль: «Лукнуться, мотнуться или броситься, кинуться куда. Рыба сама лукнулась в лодку».

В первые десятилетия Советской власти и далее словечко «лукнуться» тоже постепенно перекочевало в уголовный жаргон,  сохранив в целом свое общепринятое значение: мотнуться или броситься. Только у босяков и арестантов это значит  не просто «мотнуться», но наведаться, пойти куда-то с целью что-либо узнать, выведать: «Лукнись к отрядному: будет завтра ларек?». 

Впрочем, забытое, казалось бы, слово сегодня стало понемногу возвращаться в язык, как проникают в нашу обыденную речь и другие слова уголовного арго, скажем, «лох», «рамсить», «беспредел». Любопытно, что чаще всего «лукнуться» встречается в речи автомобилистов, автослесарей и уличной молодежи. Оно проникает даже в ряды «офисного планктона», но еще со скрипом.

А вот в качестве иллюстрации отрывок из песенки некоего «прогрессивного рок-певца» из Владивостока Владимира Гончаренко:

Я иду по улицам города,
И как всегда мне навстречу гопота.
«С какого ты района?» – спросили без прикола, -
«Какая сумма есть сейчас у тебя?».

Я им отвечаю, что не обладаю
Никакими деньгами на данный момент.
Им надо стрелкануться, до кого-нубудь лукнуться  -
Им просто надо с кем-то порамсить.

…Они потом ответят за конкретный базар!

Стишата, понятно, никакие, но контекст очевидный.

Вороны в неволе не размножаются!

Или вот есть в уголовном арго слово «каржатник». Так называют тех, кто разводит голубей, «голубятников». «Голубь» на жаргоне означает пассивного гомосексуалиста, соответственно и «голубятник» носит сомнительный оттенок. А «каржатник» – что же, каржатник» звучит гордо.

Многие старые уголовники в юности своей увлекались голубеводством, лазали по крышам с шестами. В прежние годы это было повальным увлечением. Отсылаю желающих узнать подробнее к комедии «Любовь и голуби» или к потрясающему детскому детективу замечательного писателя Юрия Коваля «Пять похищенных монахов». Сейчас, конечно, жулик пошел другой, но память в языке осталась.

Но почему «каржатник», что за словечко такое и откуда оно взялось? Для слуха русского вроде бы непривычно. Ну, это нынче, для современного городского жителя. А в былые времена о смысле слова мог легко догадаться практически каждый «русак».

Источник: Яндекс.дзен

Вот, скажем, выражение «старая карга». Оно-то вам точно известно. Так говорят о какой-нибудь противной старухе. Вот и в «Толковом словаре» Владимира Ивановича Даля читаем: «Карга, бранно, старуха». Есть и другие значения – «кривулина, каракуля, коряга» и т. д. Но главное значение – не старуха и не какая-нибудь кривуля, а ворона! Даль еще и пословицу прибавляет: «Как ни вертись ворона, а спереди карга, и сзади карга».

Знаменитый языковед Макс Фасмер в «Этимологическом словаре русского языка» поясняет, что слово заимствовано из тюркских языков (турецкий, татарский, казахский, киргизский и проч.), где «карга» – «ворона». До сих пор существует татарская деревня Карга, которая поначалу именовалась Каргаполье, от татарского «каргалар кыры» – распаханное дикое поле, куда слетаются стаи ворон, приносящие радость, благую весть. Впрочем, селения с названием Карга не редкость: Каргалы, Каргаполье часто встречаются в Среднем Поволжье и Приуралье. Все они были созданы пришлыми татарами.

А уж от карги до каржатника – один шаг. Те же Даль и Фасмер отмечают: «карженок» (более распространено «каржонок») – вороненок, вороний птенец; во множественном числе – «каржата».  Это словцо и до сих пор в просторечии используется. На интернет-форуме кладоискателей один из пользователей сетует: «Сегодня походил по пляжу... У нас в мусорном контейнере, возле подъезда, и то чище… вороны стаями кружат, своих каржат пасут». 

На форуме, посвященном редким словам, некая Ира пишет: «Сейчас в Астрахани очень много приезжих, и местный речевой колорит в городе несколько поблек, но до сих пор крестная – «кока», салочки  – «кОли», вороны – «кАрги» (вороненок «каржОнок»)».

Источник: vlad-pankov.livejournal.com

А на сайте «Кинокопилка» читаем пересказ сюжета оскароносного мультфильма «Петя и волк» (режиссер Сьюзи Темплтон, 2006): «Малолетний, забитый имбецил в кожаном шлеме из кусочков задницы динозавра уже около 12 лет терпит деспотию деда, вылитого Карла Маркса. Глупый, трусливый, жадный алкоголик (впрочем, как и положено всем марксистам), дед зачем-то выстроил пятиметровый забор вокруг своей развалюхи… Единственной ниточкой, связывающей пацана с тем чудным миром, является каржонок с перебитым крылом. Птичка сваливается под ноги к узнику с забора, и мальчик, в силу своей ущербности, вместо того чтобы как-то полечить каржонка, привязывает ему воздушный шарик к шее…».

Итак, «каржата» – это воронята. Стало быть, «каржатник» – человек, который… гоняет ворон. Это что же, вроде как насмешка? Выходит, так. В русском языке наряду с фразеологизмом «ворон пугать» (нелепо одеваться) и «ворон ловить» (быть невнимательным, рассеянным) существует и выражение «ворон гонять» – бездельничать, заниматься пустяками.

Хотя это несправедливо. Ворона – птица вредная, гроза садов и огородов, так что дачники нередко вынуждены гонять их даже с помощью берданок. И речь не только о садах! В Москве вороны совсем распоясались. Их атакам подвергаются… золотые маковки церквей: «Вороны методично долбят сияющие крыши, а потом подхватывают клювом золотую шелуху и пускают ее по ветру. Смотрители, реставраторы просто сходят с ума!» (сайт «Природа и животные»).

Особенно полюбился воронью Кремль. Александровский сад облюбовали около пяти тысяч ворон. В брачный период они нагло, как с горки, скатываются по склонам золотых куполов соборов. Правда, на помощь несчастным охранникам пришли прирученные соколы и ястребы-тетеревятники, из которых организован отборный «кремлевский полк». Они каждый день гоняют ворон (заодно и голубей).

Однако, повторим, в просторечии «гонять ворон» значит – заниматься пустым делом. Но при чем здесь голубеводы? А дело в том, что издавна на Руси гонять голубей считалось занятием «низким» и недостойным человека солидного, приличной фамилии и звания. Хотя голубятня имелась у каждого помещика, однако лазать с шестами и свистеть в два пальца – это моветон.

Такое отношение проповедовала и русская литература в своих классических произведениях. Вспомним фонвизинского «Недоросля» – остолоп Митрофанушка шастает по голубятням. В «Капитанской дочке» Пушкина отец семнадцатилетнего Петруши Гринева замечает: «…Пора его в службу. Полно ему бегать по девичьим да лазить на голубятни».

Стихи о голубях. Газета "Молот". 1924 год. Источник: nahalovka.ru

Оттого и прозвали любителей благородных птиц «каржатниками», фактически поставив на одну доску с теми, кто впустую гоняет ворон, вместо того чтобы заняться полезным делом.

Кстати, уральские яицкие казаки в своей поговорке объединили ворону и голубя: «Каржонок до голубки жадный». Это значит – завалящий человечишко вечно норовит ухватить себе деваху не по чину.

Однако нынче слово «каржатник» практически насовсем перекочевало в блатной жаргон. Хотя старые «голубятники» еще помнят его. Они с гордостью носят это звание, как почетный орден. Журналистка Светлана Иванникова приводит слова старого голубевода Семена Игоревича: «Ты знаешь, кто я? – спрашивал он, насыпая мне в ладошку зерно. – Я – каржатник. Так называют фанатиков-голубеводов, которые готовы за птицу отдать последнюю рубашку. Я вот, когда было мне лет двенадцать, на голубя штаны сменял. Мать ругалась! А мне что – я счастлив был». Так что «каржатник» – синоним счастливого человека.