По фене ботаешь или по параше летаешь?

ГУЛАГу больше повезло

В заглавие я вынес известную в уголовном мире присказку-отповедь «лохам», которые «наблатыкались» по верхам и пытаются «прокатить» под своего. Когда такой тип спрашивает: «Ты по фене ботаешь?», ему отвечают: «А ты по параше летаешь?». Таких «летающих по параше» сегодня пруд пруди. И определить подобного «знатока» несведущему человеку сложно, потому что, увы, нет у нас в стране серьезных словарей современного арго. 

Языку сталинских лагерей повезло больше. Существует замечательный двухтомный «Справочник по ГУЛАГу» француза Жака Росси, прошедшего с 1937 по 1958 годы Лубянку, Бутырку, несколько десятков пересыльных тюрем, Норильские лагеря, Александровский и Владимирский централы, а с 1958 по 1961 годы отбывавшего ссылку в Средней Азии. Правда, «Справочник» – это не только язык, но также история, документы сталинской лагерной системы. Конечно, Росси не избежал ошибок и неточностей, но собранный им материал внушает уважение объемом, достоверностью, добросовестностью отбора и толкования.

Источник: tekstarticle.weebly.com

Среди других словарей гулаговского арго стоит назвать небольшой «Словарь блатного жаргона в СССР» Валерия Махова. Можно присовокупить словарик Сергея Снегова в книге «Язык, который ненавидит». Будущий советский фантаст прошел в свое время лагерную школу и написал сборник рассказов-воспоминаний, пропитанный едкой иронией и сарказмом. Отличный словарик языка ГУЛАГа – список блатных слов в книге В. Высоцкого и Л. Мончинского «Черная свеча»; с точки зрения толкования уголовно-арестантской лексики он безупречен. 

Как дубака в худуке заначили

А вот со словарями «живого» блатного языка, по сути, крах. На мой взгляд, это объясняется просто. Через ГУЛАГ прошли сотни тысяч интеллигентов, способных оценить и осмыслить мрачный, чрезвычайно экспрессивный, богатый язык блатного мира. Собственно, они и понесли его в широкие массы, в литературу, в богемную среду, чему способствовала хрущевская «оттепель». Затем общество сумело в основном табуировать распространение жаргона уголовников, он ушел в маргинальную среду, как и положено. С началом перестройки и далее интерес к арго возродился, жаргонная лексика стала активно проникать в общество, в СМИ, в культуру. Однако в постхрущевское время уже не было массовых репрессий интеллигенции, высоколобые «сидельцы» оказались штучным товаром: Синявский и Даниэль, Щаранский, Губерман, Светов. Или, к примеру, «конвойник» Сергей Довлатов. Они, конечно, отметились мемуарами. Но это не сказалось на общей тенденции: интеллигенция, прежде всего литераторы и филологи, оказалась отрезана от носителей блатной речи и не особо ею интересовалась. А уголовники и арестанты не обладали ни специальными знаниями, ни литературным даром.

Сергей Довлатов, солдат ВОХРы (1963 г.). Фото из архива Тамары Зибуновой

Так что серьезными исследованиями заняться было некому. Даже когда в них появилась потребность и возник интерес публики, нишу стали заполнять самопальные специалисты из числа сотрудников мест лишения свободы, оперативников и просто «жужжащих» прохиндеев.

На сегодняшний день всяких справочников полно, но большинство из них годится только в качестве пособий для полетов над парашей. В свое время с критикой такой макулатуры выступил филолог Алексей Плуцер-Сарно в статье «Русский воровской словарь как культурный феномен». Он справедливо заметил, что большая часть современных словарей арго – лишь неумелая компиляция дореволюционных изданий:

 «Традиция составления воровских словарей в России родилась в XIX веке. Она восходит к жаргонным словарям В. И.  Даля, И.  Д. Путилина и некоторым другим. Но бум лексикографирования воровской речи в России начался в 1908 году с выходом словаря В. Ф. Трахтенберга, который не был профессиональным лексикографом, но зато был профессиональным мошенником, которого печать Европы называла «авантюристом ХХ века». Он ухитрился даже «продать правительству Франции рудники в Марокко», которых он отродясь не видывал. Угодив в Таганскую тюрьму, он собрал интереснейший словарный материал для воровского словаря. Так получилось, что все последующие «составители» просто переписывали его словарь как самый известный и популярный, затем ставили свое имя (на титульном листе) и сдавали книгу в печать. Традиции плагиата в области лексикографии были заложены именно в 1910-1920 гг. Словарь В.  Лебедева (1909) – это незначительно дополненный «Трахтенберг»; пристав В. М. Попов (1912) все позаимствовал у Лебедева, а С. М. Потапов (1923) – у Попова... Последующие же составители, как правило, пользовались словарями Попова (1912), Потапова (1927) и некоторыми другими... Таким образом, вся традиция составления словарей русского воровского жаргона восходит к В. Ф. Трахтенбергу (1908)». 

Алексей Плуцер-Сарно. Источник: svoboda.org

Впрочем, и сам Василий Трахтенберг не чурался черпать горстями из Всеволода Крестовского, Владимира Даля, словарей офенского языка и т. д. Поэтому пользоваться исследованием «Блатная музыка» («Жаргон» тюрьмы») надо осторожно. Хотя следует признать, что это одна из наиболее добросовестных работ.

Увы, авторы нынешних словарей не особо заморачиваются. Их «труды» полны диких искажений и толкований. «Лексикографы» валят в одну кучу лексику дореволюционных «босяков», ГУЛАГа, оттепели и застоя, словариков МВД «для служебного пользования», составленных полуграмотными «ментами». 

К примеру, «Толковый словарь уголовных жаргонов» Ю. Дубягина и А. Бронникова. Значительная часть «блатных» слов переврана или неправильно истолкована. Например, «масть» на самом деле означает касту в арестантской иерархии (вор, козырный фраер, мужик, козел и т. д.), а вовсе не «принадлежность к определенной преступной категории по виду деятельности» (то есть домушник, скокарь, гопник и пр.), как того хотелось бы авторам. Устаревшая и современная лексика смешаны в одну кучу без всяких помет. 

Печальную картину представляет тюменский «Словарь воровского языка». Так, по мнению авторов, «воровским выражением» является «клевые блуевые трузера с кокетками на боксайде» – сленг стиляг середины 70-х годов, которых в уголовной среде презрительно именуют «додиками». В качестве блатной лексики выступает также «катон трущийся – одежда из джинсовой ткани, которая после носки изменяет свой первоначальный цвет, вытирается». Не комментирую. Хотя встречаются неплохие словарные статьи о воровских инструментах и карточном шулерстве.

Источник: nakolochka.in

Венцом некомпетентности можно назвать «Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона» Данцика Балдаева. Вот что пишет о нем Плуцер-Сарно:

«Самым большим по объему и самым безграмотным стал «Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона: Речевой и графический портрет советской тюрьмы» (Д. С. Балдаев, В. К. Белко, И. М. Исупов), изданный в Москве в 1992 году. Это издание представляет собой хаотические материалы, которые даже трудно назвать «словарными». При этом лишь незначительная часть этих материалов имеет отношение к воровскому арго. В этой книге читателю предлагаются просто списки слов без указания на их грамматическую, семантическую, стилистическую природу… Из 11 тысяч слов лексем, предположительно имеющих отношение к воровскому жаргону, оказалось в несколько раз меньше... Количество совершенно литературных слов, включенных в словарь, приводит читателя в полное недоумение: амбразура – «окно…», ансамбль – «сборище…», антресоли – «верхний ярус…», архаровец – «хулиган», бабахнуть – «выстрелить», бабочка – «…галстук», банан – «мужской половой член», бегемот – «…толстяк», берлога – «…укромное место», бизнес – «сделка», бревно – «глупый человек», бутон – «красивая девушка», вода – «пустой разговор», гардероб – «униформа…», голубой – «гомосексуалист», громила – «мужчина крупного телосложения…, погромщик», гроши – «деньги», губошлеп – «болтун», гусар – «повеса», записка – «письмо», клык – «зуб», клюв – «нос», клюка – «трость», критика – «брань». Зачем включать в словарь слова, которые есть во всех словарях русского литературного языка? 

При этом издатели не постеснялись предпослать словарю предисловие, отдающее безоглядной хлестаковщиной: «Предлагаемый вниманию читателей «Словарь...» – единственное в своем роде издание, предпринятое в России за все годы Советской власти... Публикуемый в книге собственно словарь русского лагерно-блатного арго содержит около 11 000 лексических единиц, причем в большинстве своем это активная лексика. По объему материала словарь может стать базовым для любого другого аналогичного словарного издания... В качестве речений – иллюстративного словесного материала в статьях словаря даются примеры живой письменной речи носителей жаргона (публикуются подлинные письма и записки воров, заключенных, проституток и т. д.)...Чтобы в полной мере оценить объем выполненной работы, достаточно сказать, что самый опытный член авторского коллектива – Д. С. Балдаев посвятил изучению лагерных субкультур около 40 лет жизни...».

Данциг Балдаев. Источник: wikipedia.org

К Балдаеву у меня отношение особое. Все его «произведения» (и словари жаргона, и альбому лагерных татуировок) – чистой воды профанация. Словарики сляпаны «на скорую ногу»: бездумная и безумная компиляция советских и дореволюционных справочников. Рисунки татуировок – тем более. Но это отдельная история. Что же касается словаря, невежество надзирателя Балдаева торчит из каждой строки, как из-под колпака царя Мидаса – ослиные уши. В качестве примеров автор приводит «подлинные письма воров». Все они – плод неумелой, неумной мистификации, и никакого отношения ни к жаргону, ни к воровским «прогонам», малявам и ксивам не имеют. Авторы накропали эти эпистолы, пользуясь диким воляпюком, лексику для которого они черпали в собственном «словаре»:

«Здорово, дед!
Вот прошло больше пяти лысаков как от хозяина. Отросла лешога... Апирекция была всего два года... Как прицокался, балдел у корынки.  Дергали в гадиловку, где петюкали алты как вшиварю или анохе... Особо фордыбачился фурсик из кадетов...».
 
И главное, зачем бывшему арестанту со свободы писать «вольному» приятелю безобидное письмецо о своей жизни (живу у мамы, отросли волосы, перевоспитывают менты) на арго? По-другому изъясняться не может? Но так может рассуждать лишь профан, никогда не слышавший живой жаргонной речи. 

То же дремучее невежество в «липовых» «воровских записках». Вот один из перлов – «Дубарь заначен в худуке» (труп спрятан в колодце). Просторечное «заначить» означает: припрятать на время, оставить «на потом», чтобы позже использовать. Так говорят о еде, куреве, наркотиках, деньгах. С какой целью неизвестные воры «заначили» труп – чтобы доесть или докурить? «Худук» же и вовсе сроду не был жаргонным словом. Это диалектная лексика. До революции малограмотные составители «воровских словарей» включили слово в состав жаргона, поскольку слышали его от арестантов из крестьянской среды и посчитали «уголовным». Нынче ни один «сиделец» не скажет, что значит «худук». Разве что выходцы из Средней Азии, посколку «худук» в значении «колодец» – тюркское слово. Помните, когда-то ансамбль «Ялла» пел: «Учкудук – три колодца»? («Уч» – это «три»).

Ужасы ГУЛАГа нарисованные рукой Балдаева. Источник: meshok.net

Авторы не удосужились прочесть статью Д. С. Лихачева «Черты первобытного примитивизма воровской речи», которую сами же включили в свой словарь:

«То, что воровская речь не может служить для тайных переговоров, должно быть ясно, поскольку насыщенность ее специфическими арготизмами не настолько велика, чтобы ее смысл нельзя было уловить слушающему. Воровская речь полна слов и выражений, которые только слегка видоизменяют обычное русское значение, о смысле которых легко догадаться и которые нельзя объяснить простым «засекречиванием»... Обычная речь вора так же естественна и не условна, как и речь представителя любой другой социальной группы». 

Итог сказанному можно подвести словами того же Плуцера-Сарно, написавшего о творении Балдаева:

«Эта книга собрала в себе ошибки всех предыдущих словарей с добавлением нескольких тысяч новых ляпсусов и оплошностей. Между тем словарь вышел суммарным тиражом 60 тысяч экземпляров и стал основным изданием в данной области, которым пользуются русисты всего мира. Хотя книгу никак нельзя использовать по прямому назначению в качестве словаря. Это какой-то буквенный ребус без отгадок. В России за последние сто лет выпущено около сотни воровских словарей и других работ, содержащих лексические материалы такого рода. Причем качество словарей ухудшалось с каждым годом, поскольку авторы не стеснялись заимствовать материалы из предшествующих словарей, никак их не редактируя и добавляя к чужим старым ляпсусам свои новые. Словарь Д. С. Балдаева знаменует собой окончательный тупик, в который зашла русская арготическая лексикография». 

«Жужжащие» филологи

Подобные «пособия» сочиняют не только безграмотные профаны. Филологи далеко от них не ушли. Вот, к примеру, «Язык из мрака. Блатная музыка и феня» Михаила Грачева. Автор выбрал беспроигрышный, казалось бы, принцип составления словаря – на основе мемуарно-художественной литературы, отражающей реалии уголовной и лагерной жизни. Подход правильный, но только в том случае, когда его использует человек, хорошо знакомый с нравами, традициями и живым языком уголовно-арестантского мира. Иначе вместо полноценного словаря мы получим список надерганных произвольно слов с убогими толкованиями, что и случилось с Грачевым. Похвально, что он черпал знания из 74 источников. Однако при этом автор не понимал, что имеет дело с изданиями, отражающими разные периоды развития уголовного арго. Надо же понимать, что «несчастные» Сергея Максимова в XIX веке говорили одним языком, беспризорники 20-х годов и персонажи каверинского «Конца хазы» – другим, лагерники Солженицына, Шаламова и Разгона – третьим, уголовники Марченко и Габышева – четвертым. Кстати, уже и арго времен Габышева здорово изменилось, а это самый «свежий» источник Грачева, относящийся к 70-м годам прошлого века. 

Источник: kotbeber.livejournal.com

Автор совершает нелепые промахи, самонадеянно считая, что легко может из контекста определить значение слова. Поэтому «баклан» у Грачева значит «дурак», хотя на самом деле это скандалист, человек, постоянно лезущий на рожон, уголовник, осужденный за хулиганство («бакланка» – ст. 206 старого УК и 213 нового – «Хулиганство»). «Джеф», по Грачеву, – «наркотик морфий», тогда как на самом деле это амфетамин эфедрон, не имеющий к морфию никакого отношения. «Балерина», по мнению автора, – отмычка, однако в действительности это вращающийся круг с резцами, который прижимают к металлической поверхности и, приводя инструмент в действие ручкой, вырезают в металле круглое отверстие. Или толкование слова «западло» как «грешно» – каково? «Зачушить» значит не просто «унизить», как поясняет словарь, а перевести в позорную масть, на всю оставшуюся зоновскую жизнь сделать изгоем. Если бы Грачев не выдернул слово из контекста, а удосужился прочесть «Одлян» Габышева полностью, он бы это понял. «Кнокать» – вовсе не «бить», а, наоборот, делиться с кем-то, помогать. Или, на старом арго, наблюдать за кем-либо:

А скокарь скокал, скокал,
А мусор кнокал, кнокал…

 «Кум» – не всякий «представитель исправительно-трудовых учреждений», а только работник оперативно-режимной части, причем чаще всего ее начальник. Перечень «ляпов» можно продолжать до бесконечности. Попытка создать словарь уголовного жаргона путем «выщипывания» арготической лексики из различных источников окончилась плачевно.

К сожалению, крайне неудачной оказалась и книга прекрасного языковеда профессора В. М. Мокиенко, на трудах которого я многие годы учился. Увы, его «Историко-этимологический словарь воровского жаргона» можно назвать провальным. Валерий Михайлович черпает запас «блатных» слов и выражений из словаря Балдаева и подобных изданий. Поэтому в качестве «воровских» у него рассматриваются такие слова и фразеологизмы, как «бочку катить», «буза», «гнать тюльку», «до лампочки», «вешать лапшу», «пижон», «под колпаком», «финт ушами» и т. д. 

Источник: yakaboo.ua

К тому же автор не знает, какие слова являются устаревшими, а какие входят в состав активной жаргонной лексики. Например: «Слово «Аноха» в современном арго характеризует умственно отсталого или наивного, простодушного, недалекого человека». Автору невдомек, что слова «Аноха» в современном жаргоне вообще не существует. Это архаизм конца XIX века. Или о выражении «шварц-вайс»: «В воровском арго это словосочетание уже давно обозначает «паспорт на чужое имя». Да ничего оно не обозначает, поскольку было характерно для дореволюционного одесского жаргона, давно устарело и отошло в область преданий. Таких нелепых ошибок в словаре множество. Они стали результатом некритического отношения к «липовым» исследованиям арго.

Столь же печальную картину представляет «Большой словарь русского жаргона» Валерия Мокиенко и Татьяны Никитиной. Никитина до этого выпустила довольно интересный словарь молодежного сленга. Огромный лексикон Мокиенко и Никитиной, на мой взгляд, – одна из самых бестолковых попыток объединить вместе городской сленг, профессиональные жаргоны, арго наркоманов и язык русских арестантов и преступников. Получилась дикая мешанина, далекая от реальности. Стремление выбросить на рынок конъюнктурный продукт сыграло с ними дурную шутку. 

Источник: timeshola.ru

Выше я часто цитировал Алексея Плуцера-Сарно. Однако в своей статье автор, пытаясь разделить слова на «воровские» и «неворовские», повторяет ошибки тех, кого сам же критикует за некомпетентность. Он утверждает: «Слова бабки, балда, бедолага, бич, бугор, бычок и тому подобные явно не имеют ни малейшего отношения к воровскому жаргону, а являются общеупотребительными...». Все перечисленные слова являются именно лексикой уголовно-арестантского жаргона. 

Да, «бабки» сейчас вошли в состав общеупотребительной лексики, но слово это изначально уголовное (для справки можно обратиться хотя бы к «Петербургским трущобам» Крестовского или к словарю Даля). «Балда» тоже имеет несколько арготических значений, одно из которых – солнце:

Вместо воли – «небо в клетку»,
Солнца нет, а есть «балда»...
(Из тюремного фольклора)

«Бедолага» – осужденный, который постоянно бомбардирует административные органы жалобами, доказывая свою невиновность (на старом жаргоне – «пистолет»). Слово «бич», заимствованное из матросского сленга, с давних пор существовало в уголовном арго и даже имело во времена ГУЛАГа арестантскую «народную этимологию» – «Бывший Интеллигентный Человек» (интеллигенты в лагерях быстрее всего опускались и становились оборванцами, доходягами, ковырялись на помойках). «Бугор» – тем более уголовное: бригадир заключенных, а на Севере даже авторитетный уголовник, стоящий во главе группы арестантов или преступной «кодлы». «Бычок» в значении окурок – тоже словечко знаменитое, из одесского жаргона. Человек, который берется судить других, должен знать такие элементарные вещи. 



Критикуя многих авторов словарей уголовного арго, не могу обойти молчанием свой собственный «Словарь блатного и лагерного языка. Южная феня» (Ростов-на-Дону, 1992). Увы, он тоже не лишен серьезных недостатков. Во многом они обусловлены тем, что издание было случайным: в издательстве «Гермес» готовилась моя четырехтомная «Блатная энциклопедия», и то, что вошло в словарь, – лишь наметки, наброски к ней. Директор «Гермеса» Вадим Костинский предложил издать небольшой словарик, не дожидаясь выхода энциклопедии. Несмотря на явное несовершенство, словарь получил лестные отзывы многих филологов, однако сам я прекрасно вижу свои просчеты. 

Само название не совсем корректно. Хотя бы потому, что в нем использовано словечко «феня» для обозначения диалекта уголовного арго. Можно было также избежать неоправданного включениея просторечной лексики в качестве арестантской и уголовной: «хай», «хайло», «по уму», «трубы горят», «телка», «толкнуть» и т. д. В словаре почти отсутствуют иллюстративные примеры и грамматические пометы. Не отражены некоторые важные понятия и термины уголовного жаргона, значения отдельных слов. Нет словарных статей «бродяга», «каторжанин», «положенец», «воровская идея» и т. д.; отсутствуют такие определения, как «правильный», «достойный», «прокоцанный» и т. д.; в словарной статье «босяк» отсутствует основное значение – «профессиональный уголовник, соблюдающий воровские законы, отрицательно настроенный по отношению к администрации мест лишения свободы, одобрительная характеристика преступника и арестанта»; в статье «пассажир» не дано главное значение – «любой осужденный; «случайный пассажир» – осужденный, не имеющий отношения к профессиональным преступникам, «не отсюда пассажир» – подозрительный осужденный, не заслуживающий доверия» и т. д. 

И все это несмотря на то, что ко времени выхода словарика я неплохо был знаком с жаргоном уголовников, обладаю знаниями в области лексикологии, фразеологии, этимологии. 

Заур Золоторучка в роли Иоанна Златоуста

В последние годы появляются словари, составленные самими арестантами и уголовниками. Один из более или менее удачных – «Русскоязычный жаргон. Историко-этимологический толковый словарь преступного мира». Автор его – Заур Зугумов, фигура, довольно известная в уголовном мире СССР, прежде всего, Дагестана. За плечами Зугумова 11 судимостей и в совокупности 25 лет, проведенных в местах лишения свободы. Он был известен как «Заур Золоторучка» и специализировался на карманных кражах. Отойдя от преступного промысла, издал книги «Бандитская Махачкала» и «Бродяга», вступил в Союз писателей и Союз журналистов России.

Источник:  oz.by

Словарь Зугумова обещает многое: «происхождение слов и выражений», «доступные пояснения и разъяснения», «примеры из тюремного фольклора». В справочнике действительно немало интересной и достаточно достоверной информации – там, где автор пишет о том, что видел, слышал и знает. При этом, однако, словарь не лишен серьезных недостатков. Особенно это касается помет, определяющих время возникновения и употребления многих слов и выражений. Порою доходит до откровенных нелепостей. Например, в качестве уголовного подается выражение «очко уходит в зрительный зал» с пояснением: «Выражение употребляется с середины 1930-х годов». Выходит, игра «Что? Где? Когда?» существовала еще в сталинские времена? Или слово «парашют» – кепка грузинка, бакинка, восьмиклинка: «слово употребляется с дореволюционных времен». С каких таких «дореволюционных времен»? Конечно, парашют изобретен Глебом Котельниковым в 1911 году, первое испытание с манекеном состоялось в1912-м, но до революции парашют так и не применялся на практике. Как же вдруг он стал настолько популярен, что этим словом стали называть восьмиклинки? И такие «толкования» у Зугумова встречаются на каждом шагу. 

Кроме того, автор, как выясняется, не в курсе очевидных вещей. Например того, что на зоне и среди уголовников не используется слово «очко» для обозначения карточной игры. Вместо него всегда говорят «двадцать одно». А за предложение «Сыграем в очко?» можно «получить в тыкву», поскольку его воспримут как предложение совершить гомосексуальный акт. И знаменитая игроцкая поговорка «Не очко бродягу губит, а к одиннадцати туз» в арестантской среде уже давно звучит иначе: «Лучше б Ленин в ж... скребся, чем к одиннадцати туз». Поэтому многие «правильные» пацаны морщатся, когда слышат припев песни Михаила Круга «Владимирский централ», где цитируется поговорка про «очко». Незнание подобных реалий – серьезный прокол. 



К сожалению, для словаря Зугумова характерно и включение в состав «воровской» лексики общеупотребительных слов и выражений типа «тарабарщину нести», «тарахтеть» (болтать без умолку), «жлоб» (жадный человек), «за угон» (быть под следствием за угон автотранспорта), «забздеть» (испугаться), «картофан» (картошка), «кастет» «пахарь», «пахать», «перевести стрелки», «прикол» и пр. 

Нередко встречаются также неверные толкования жаргонных слов. Особенно это странно, когда дело касается широко известных определений. Например, «штемп» у Зугумова – «человек преклонного возраста, старик», хотя еще с конца XIX века и по сей день «штемп, штимп, штымп» означает тупого, недалекого человека, не имеющего отношения к блатному миру, жертву преступника. Это одесский жаргон, заимствование через идиш из немецкого, где stumpf – тупой, глупый. А старик на арго – «штрык». 

Но в целом словарь Заура Зугумова на порядки выше большинства подобных изданий.

И все-таки пока еще уголовно-арестантский жаргон ожидает настоящего, глубокого, профессионального словаря. Дождется ли? Будем надеяться.