Провал генерала Бессонова: как советские зэки не встали под свастику

Лагерный политцентр борьбы с большевизмом

Иван Георгиевич Бессонов – личность любопытная. Родился в Перми, в семье рабочего, окончил четырехклассное городское училище, в феврале 1920 года добровольцем пошел в Рабоче-крестьянскую Красную Армию. От рядового дослужился до помощника начальника штаба кавалерийского полка. В 1934-м переведен в войска НКВД. Занимая командные должности, выполнял довольно ответственные задания: например, будучи командиром 3-го полка НКВД, охранял Жданова на трибуне на Дворцовой площади в Ленинграде, располагая пулеметные расчеты своего подразделения на чердаках Зимнего дворца во время парадов и демонстраций трудящихся.
 

Но расцвет его карьеры приходится на время «большого террора» 1937-1938 годов. Бессонов одно время даже был заместителем Михаила Фриновского, когда тот стал помощником наркома внутренних дел Николая Ежова. Позже Бессонов – командующий Забайкальским пограничным округом, начальник отдела боевой подготовки пограничных и внутренних войск НКВД.

Как пишет историк Николай Рутыч, «Бессонов великолепно знал весь аппарат НКВД, и в частности ГУЛАГ». По поводу знания аппарата НКВД – вопросов нет. А вот в отношении знания ГУЛАГа «историк» несколько поспешил с выводами. Аппаратный чиновник и практические работники на местах – специалисты разные (разве только человек пришел в управление, как говорится, «из низов», то есть непосредственно работал в местах лишения свободы).

Во время провала Финской кампании Бессонов попадал в немилость у Берии, но все обошлось: генерала перевели в армию, где в начале войны, будучи командиром 102-й стрелковой дивизии, Бессонов попадает в плен к немцам под Гомелем. В то время ему было 37 лет.

Менее подходящей фигуры для «идейного борца со сталинизмом» придумать трудно. Человек воспитан и вскормлен этим самым сталинизмом, был плотью от плоти советской тоталитарной системы, причем одним из руководителей сталинской «опричнины» – НКВД! Но, в конце концов, и генерал Власов воспылал ненавистью к «режиму» только в немецком плену.

Вначале генерал-лейтенант Бессонов скрыл свое прошлое. Однако вскоре, видимо, замаячила перспектива концлагерей, где немецкие «вертухаи» обращались с русскими военнопленными куда страшнее, чем гулаговские «вертухаи» с советскими зэками. И тогда в голову Ивана Георгиевича приходит блестящая мысль. В апреле 1942 года в лагере для высшего командного состава в Хаммельсбурге (Бавария) он формирует из таких же проходимцев организацию с громким названием «Политический центр борьбы с большевизмом» (ПЦБ). А на очередном допросе излагает свой послужной список и предлагает гитлеровским генералам план мощного военного удара, в результате которого большевистский монстр рухнет.

Генерал намеревался с помощью гитлеровцев на базе «политцентра» сформировать парашютно-десантное подразделение из нескольких мобильных штурмовых отрядов и забросить эти группы в район расположения исправительно-трудовых лагерей НКВД от Северной Двины до среднего течения Оби. Финская армия к этому времени уже заняла Петрозаводск, вокруг которого было расположено достаточно аэродромов. Их-то мятежный генерал и облюбовал в качестве опорной базы.

Десантники генерала должны были ликвидировать охрану лагерей и поднять заключенных на антисталинское восстание в глубоком советском тылу. Бессонов гарантировал успех акции. Как специалист, на практике изучивший ГУЛАГ, отлично знающий дислокацию и систему охраны лагерей.

«Русское общество мщения большевикам»

В подтверждение реальности подобного плана Николай Рутыч откапывает еще одно «свидетельство»:

«Ставка Бессонова на заключенных в условиях войны не была фантастической, да и он сам при всем его честолюбии был далеко не фантазер. Находившийся в годы войны заключенным в Ветлаге Д. М. Панин в своих "Записках Сологдина” пишет: “Много российских людей жили мечтой о войне, которая даст толчок к освобождению... Первое время заключенные лагерей жили той же мечтой: вступить в еще не родившуюся тогда российскую освободительную армию и вместе с другими русскими людьми вести борьбу за освобождение остальной страны”.

В лагерях были не только миллионы таких мужественных людей, как Панин, – готовых взяться за оружие, но и хорошо подготовленные командиры, как, например, один из его друзей по лагерю бывший офицер Николаевский.

"Если бы при иной, новой тактике войны, – пишет Д. М. Панин, – за несколько суток в лагерные центры были бы сброшены десанты, Николаевский оказался бы сразу одним из неповторимых полководцев, за ним пошли бы когорты заключенных, и он был бы на своем месте”».

Но «свидетельства» Панина гроша ломаного не стоят. Убеждать читателей, будто «заключенные лагерей жили мечтой вступить в российскую освободительную армию» и воевать под вражескими знаменами – значит рассчитывать на абсолютную невежественность тех, к кому обращаешься.

Когда изучаешь мемуары и «философское наследие» Панина, приходишь к печальному выводу: практически все написанное им не отличается ни глубиной мысли, ни большим умом, ни объективностью. Вышедший в 1998 году двухтомник Панина «Мысли о разном» оставляет жалкое впечатление.

Патологическая ненависть к большевизму не позволяет ему сколько-нибудь беспристрастно оценивать исторические события. Его настрой можно по-человечески понять. Но кому от этого легче?

М все же проанализируем высказывания Панина. Он ведь тоже как-никак был русским зэком.

Прежде всего, заметим определенную солидарность Панина со сталинскими чекистами. В одном из отчетов ГУЛАГа читаем: «В течение 1941-1944 гг. в лагерях и колониях вскрыто и ликвидировано 603 повстанческих организации и группы, активными участниками которых являлись 4640 человек».

Правда, четыре с половиной тысячи заключенных на более чем полтора миллиона зэков – не так много, как хотелось бы Панину. К тому же наверняка органы НКВД «обезвредили» немало липовых «фашистов». Хотя факт существования некоторых лагерных подпольных организаций – «Железная гвардия», «Русское общество мщения большевикам», по мнению кандидата исторических наук В. Земскова, не вызывает сомнений. Но он замечает в этой связи: «В отчетах ГУЛАГа о настроениях заключенных отмечалось, что только незначительная их часть надеется на освобождение с помощью гитлеровцев. У большинства же царили патриотические настроения».

В общем, даже рьяные чекисты, у которых не было особых причин щадить арестантов и которые всегда с удовольствием стряпали дела о «липовых» заговорах, не наскребли в лагерях и пяти тысяч «фашистов».

Теперь о «бывшем офицере» и «неповторимом полководце» Николаевском, который был готов взяться за оружие и сражаться против сталинского режима. Честно говоря, о полководческой исключительности Николаевского мы можем судить только по восторженным отзывам самого Панина. Да и само существование этого офицера в реальной действительности – тоже под большим сомнением. Но поверим Панину. Допустим, был такой Цезарь в лагерях.

Но в тех же лагерях отбывали срок сотни тысяч «политиков», в реальности которых не приходится сомневаться. Среди них были сотни и тысячи действительно опытных командиров, военспецов, солдат, имевших за плечами боевой опыт. И все они рвались на фронт сражаться против фашистской Германии. Это факты, как говорится, железные. Писатель-лагерник Лев Разгон описывает галерею таких людей, которым не пришлось повоевать, поскольку 58-я «политическая» статья на фронт не допускалась.

Это, например, Николай Васильевич Лисовский, царский офицер, еще до революции окончивший Академию генерального штаба имени Николая Первого, воевавший в первую мировую войну в качестве начальника штаба полка, а позже – командира полка. С первых дней примкнул к революции. В 1930-е работал начальником оперотдела штаба РККА. Он, что ли, бившийся с германцами в 1914 году, стал бы на их сторону? Или его стратегические способности уступали мифическим «талантам» Николаевского?

Вот что пишет Разгон:

«... Лисовский почти всю жизнь занимался нашей западной границей и возможным противником на Западе. Был непоколебимо уверен в неизбежности войны с Германией... О теории «малой кровью, на чужой земле» он отзывался изысканным матом старого гвардейца.

Предсказывал колоссальные военные неудачи нашей армии! Когда, через месяц полной изоляции, у нас снова появились радио и газеты, мы могли судить, что все предсказания Лисовского оправдывались со страшной последовательностью. Он довольно точно предсказал направление главных немецких ударов. Весной 1942 года, почти с абсолютной точностью, начертил мне направление будущего удара немецких армий на юг и юго-восток... Было что-то чудовищное в том, что высокопрофессиональный работник, всю жизнь готовившийся к этой войне, сидит на зачуханном лагпункте и нормирует туфту в нарядах. А ведь в Генштабе сидел его бывший ученик и подчиненный Василевский!».

И вот таким людям, которых, повторяю, были сотни и тысячи, мог бы противостоять какой-то мифический Николаевский? Заметим, что многие из них ненавидели и презирали большевистский режим. Но они и помыслить не могли, что в выборе Россия-Германия можно занять сторону «тевтонских псов», какими бы «благими намерениями» себя ни оправдывать.

А вот воспоминания Олега Васильевича Волкова, узника гулаговских лагерей, ярого антисоветчика. Волков рассказывает о своем брате Вячеславе, отбывшем до войны пятилетний срок «за политику», а с началом фашистской агрессии пошедшем добровольцем на фронт. Обратим внимание, что бывший «политический уголовник» все же смог сражаться в рядах Красной Армии (арестантам-«политикам» это было категорически заказано). Более того, Вячеслав стал офицером, окончив двухмесячные курсы! Правда, сражался он и погиб, возглавляя штрафное подразделение.

Вот что пишет по этому поводу Олег Волков в мемуарах «Погружение во тьму»:

«...Отказывали в приеме в армию социально чуждым лишь на первых порах. Едва обозначилось, каких гекатомб требует сталинская стратегия, приступили к формированию из этой «контрреволюционной сволочи» особых батальонов и бросали их, кое-как вооруженных и обученных, на затычку прорывов и дыр фронтов...

Как оборвалась твоя жизнь? Что передумал ты, оказавшись в рядах армии, сражавшейся против вековых врагов России, но и объявивших крестовый поход за освобождение мира от ига марксизма? Почти наверняка угадываю, что ты, как и я, едва нарушили гитлеровские полчища наши границы, стал жить надеждой на то, что победительницей из огненной боевой купели выйдет милая наша, исстрадавшаяся Россия, которая сможет не только поставить на колени извечный тевтонский милитаризм, но и покончить с домашними диктаторами. Пусть пожрет гад гада! Да избавится навеки Родина, а с нею и растоптанная Европа, весь мир, от власти насильников и демагогов... Пусть развеется в прах приманчивый ореол их учений и они сгинут, обескровив друг друга, и очнутся народы, придут в себя после кошмарных лет террора и насилия...».

То есть даже ярые антикоммунисты ни минуты не колебались в выборе, чью сторону занять в немецко-русском (фашистско-советском) конфликте. Другое дело, что они надеялись в результате добиться уничтожения обоих «гадов». Однако ни в коем случае не пошли бы на позорный для их чести союз с «извечным тевтонским милитаризмом».

Наконец, еще один важный вопрос: каких именно зэков собирался поднимать на борьбу Бессонов? В первый год войны в лагерях большей частью остались «политики» и уголовники: остальных власть старалась амнистировать и отправить на фронт.

Среди «политиков» немцам по преимуществу, как говорится, было «нечего ловить». Здесь их могло ожидать только отчаянное сопротивление правоверных коммунистов, жесткий отпор профессиональных военных.

«Блатные» же, согласно «воровским понятиям», не брали оружие даже из рук собственной власти, даже для защиты Родины. Тех из них, кто пошел воевать на фронт, в штрафные подразделения, после окончания войны их «коллеги» по уголовному промыслу окрестили «суками». По всему ГУЛАГУ вспыхнула резня «честных воров» и «сучьей масти».

Но это было потом. Для нас же важно понять одно: ежели блатари не брали оружие из рук «своей» власти, тем менее они были настроены брать его из рук чужой. Кроме того, мы знаем, что уголовники всегда считали себя «социально близкими» Советской власти.

Можно заявить определенно: никакой социальной базы для поддержки со стороны советских заключенных (как в печорских, так и в остальных лагерях ГУЛАГа) у германского командования не было и быть не могло.

Бесславный конец

Но вернемся к бравому генералу Бессонову. Ему удалось убедить германское командование в целесообразности своего плана. Проектом Ивана Георгиевича заинтересовалось VI управление РСХА, известное отечественному телезрителю тем, что именно туда был внедрен легендарный Штирлиц. В июле 1942 года бессоновский «Политический центр борьбы с большевизмом» переводят в специальный центр подготовки «СС-Зондерлагерь Бухенвальд», созданный в качестве секретного блока на территории концлагеря Бухенвальд. К лету 1943 года были подготовлены две десантно-штурмовые группы по 50-55 человек каждая, группа радистов 20-25 человек и женская группа численностью 20 человек из военврачей и медсестер, находившихся в женском лагере военнопленных в Бреслау.

Диверсионно-агитационную деятельность предполагалось развернуть в районе от Северной Двины до Енисея и от Крайнего Севера до Транссибирской магистрали. Район планируемых действий разбивался на три оперативные зоны: Северную (правый берег течения Северной Двины), Центральную (бассейн реки Печоры) и Восточную (от Оби до Енисея). Десантники должны были захватывать объекты ГУЛАГа, освобождать и вооружать заключенных и ссыльнопоселенцев и двигаться с ними на юг. Достаточно подробно был разработан лишь план действий в Северной зоне. Бывший полковник Красной Армии Меандров, «командующий Северной зоной десанта», предлагал одновременно забросить пять-шесть отрядов общей численностью до батальона. При этом сектор первоначальных действий Северной зоны он ограничивал «треугольником Сыктывкар (штаб зоны) – Сольвычегодск – юго-восточнее Архангельска».

Достоверно известно о высадке нескольких «бессоновских» групп. Десант из двенадцати человек под командованием старшего лейтенанта Годова был выброшен 2 июня 1943 года в районе совхоза «Кедровый Шор» тогдашнего Кожвенского района Коми АССР (по другим сведениям, в ночь на 6 июня 1943 года в тридцати километрах от таежной фермы «Развилки»). Парашютисты были одеты в форму НКВД и до зубов вооружены: немецкие и советские автоматы, пистолеты «парабеллум» и «вальтер», револьверы «наган», ящики с ручными гранатами и взрывчаткой. К этому надо также прибавить радиостанцию, большой запас продовольствия и медикаментов. Оружие предназначалось большей частью для «освобожденных» зэков.

Однако 9 июня группа была ликвидирована войсками НКВД.

Причем обстоятельства этой ликвидации крайне любопытны.Группа летела из Риги через Норвегию. Командир, бывший колчаковский офицер Лев Николаев, – единственный, кто собирался воевать с «Советами», остальные решили сразу сдаться. Среди двенадцати человек были русские, коми, белорус, украинец, кубанский казак и татарин. Николаева убили сами десантники. Еще одного «диверсанта» застрелил перепуганный стрелок ВОХРа.

После того как десант добровольно сдался, оперативники НКВД на радостях напились и растащили трофейное имущество, продукты и деньги. Но слегка переборщили. Когда контрразведка решила провести с фашистами радиоигру и заманить в ловушку новые группы, выяснилось, что пропала необходимая для этого карта, которая находилась при диверсантах. От экипировки диверсантов осталось… три банки из-под лимонной кислоты и два носовых платка. За это воровство многие поплатились.

Учительница из Ухты Валентина Пашина, написавшая книгу о знаменитом десанте, вспоминает: «Вся Ухта об этот говорила. Шли суды над оперативниками-мародерами, разворовавшими имущество десантников».

Десантирование провалилось во многом из-за проводника группы Александра Гаевича Доронина, хорошо знакомого с местом высадки и единственного знавшего язык коми.

Уроженец удорского села Глотово, до войны он учительствовал. В феврале 1943 года попал в плен, через три месяца согласился принять участие в десанте, но, как он сам объяснял на допросах, «с целью сохранить жизнь и обезвредить группу». Именно он смог умело провести десантников к чекистам и сдаться. Следует отметить, что никого из десантной группы не посадили и не расстреляли (в отличие от неразумных чекистов). Доронин умер в 1947 году.

А в июне 1944 года в бассейн Печоры были сброшены с самолета еще семь парашютистов особой группы «Ульм». Они тоже были сразу обнаружены. Пятеро погибли в перестрелке, двое попали в плен.

Эти провалы поставили крест на «фашистской карьере» генерала Бессонова. После краха десантов в части Бессонова были засланы агенты гестапо, его самого обвинили в антигерманском заговоре, план гулаговских восстаний назвали «провокаторским», генерала приговорили к смерти и посадили в особый внутренний лагерь концлагеря Заксенхаузен. Бригаду же, предназначенную для выброски в лагеря, передали руководству СС, расформировали и побатальонно использовали в борьбе против партизан.

Правда, приговор привести в исполнение не удалось: Бессонова освободили союзники. Однако отсрочка была недолгой. Иван Георгиевич не стал скрываться и прятаться. 15 мая 1945 года он обратился к оккупационным американским властям с просьбой о возвращении в Советский Союз. Те долго отговаривали генерала, но он был непреклонен. Хотя и догадывался, что в родной стране участь его будет печальной.

Так и случилось: 19 апреля 1950 года Бессонова казнили – за то же самое преступление. Как ни странно, фемиды обеих противоборствующих сторон оказались в данном случае единодушны.