Wikipedia ответит за базар, или кто у кого стащил культовый гимн зэков

Недавно «Нахаловка» опубликовала очерк о том, как евангельские христиане-баптисты переделали знаменитую лагерную песню «По тундре, по железной дороге» на свой лад и изменили маршрут поезда «Воркута-Ленинград» на «Барнаул-Воркута». Но случилась маленькая непонятка: представляя материал, редакторы вставили замечание о том, что знаменитую песню о двух зэках, бежавших от погони, написал Григорий Шурмак. И тут взыграла душа Фимы Жиганца! Поскольку никак не мог он согласиться с этим утверждением. Даже несмотря на то, что его «расшарила» по всему интернету знаменитая Википедия. Григорию Шурмаку нахаловцы дали полный отлуп, а Фима обещал позже растолковать, что к чему на самом деле. То есть эту сову прояснить, как говорил булгаковский Шарик в «Собачьем сердце».

Источник: 2005.novayagazeta.ru

Пацан сказал – пацан сделал…

Григорий Шурмак как «формальный автор»

Но прежде чем перейти к нашему детективному расследованию, напомним текст знаменитой песни:

Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром;
Мы бежали с тобою, замочив вертухая, 
Мы бежали из зоны — покати нас шаром!

Припев:

По тундре, по железной дороге,
Где мчится скорый «Воркута-Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не догнал автоматный заряд!

Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север — каждый хочет в свой дом...
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный, ног не чуя, бредем.

Припев

Дождик капал на рыла и на дула наганов,
Лай овчарок все ближе, автоматы стучат;
Я тебя не увижу, моя родная мама -
Вохра нас окружила, «руки в гору!» кричат.

Припев

В дохлом северном небе ворон кружит и карчет,
Не бывать нам на воле, жизнь прожита зазря;
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:
У всех дети как дети, а ее — в лагерях!

Припев

Поздно ночью затихнет наш барак после шмона, 
Мирно спит у параши доходяга-марксист;
Предо мной, как икона, запретная зона,
А на вышке маячит очумелый чекист.

Припев



«По тундре» относится к числу самых популярных произведений лагерного песенного фольклора. С этой популярностью, наверное, не сравнится ни знаменитый «Ванинский порт», ни «Идут на Север этапы новые», ни «Спецэтап». «По тундре» давно уже вышла за границы жанра и стала народной. Впрочем, немало так называемых блатных песен советские люди узнавали еще в раннем детстве или отрочестве, особенно в пионерских лагерях. Как в популярном анекдоте времен СССР, передающем диалог в электричке октябренка и бывшего зэка:

– Куда едешь, пацан?
– Домой.
– И я домой. А откуда?
– Из лагеря.
– И я из лагеря! А к кому?
– К бабе...
– И я к бабе! А к чьей?
– К своей...
– А я – к чужой...

Конечно, не все знакомились с блатным музыкальным творчеством в пионерском возрасте. Скажем, песню «По тундре» я узнал в начале 1970-х, лет в 16-17. Точно помню, что любил ее напевать, будучи студентом, на сельхозработах в колхозе (1973 год). Однако текст, который я пел, состоял лишь из двух куплетов и припева. 

Следует отметить, что по количеству вариаций «По тундре» может поспорить и с «Муркой», и с «Гопом», и с «Молдаванкой», и с другими образчиками блатной классики. Я привел выше текст из популярного музыкального альбома Андрея Макаревича и Алексея Козлова «Блатные пионерские» (1996), лишь добавив две завершающие строки припева. В сборнике припев ограничивался двумя строками – «По тундре, по железной дороге, / Где мчится скорый «Воркута-Ленинград». Но я решил сохранить «классический» вариант.

Замечу: скорее всего, вариант, представленный нахаловцам, подвергся художественной обработке Андрея Макаревича. На мой взгляд, она удачная, хотя приходилось сталкиваться с мнениями, что эта версия слишком «литературная», отшлифованная, в результате чего она теряет энергетику, эмоциональную насыщенность. Ну, на вкус и цвет товарищей нет.  



А можно ли из всего богатства и разнообразия вариантов «Тундры» выделить первооснову, корень, от которого пошли многочисленные побеги (и в прямом и в переносном смысле слова, поскольку песня повествует именно о побеге из лагеря)? В настоящее время ответ на этот вопрос вроде бы найден. По крайней мере, его никто еще не подвергал сомнению. Пожалуй, я буду первым.

Итак, автором первоначального варианта песни сегодня называют писателя и поэта Григория Михайловича Шурмака (1925-2007). Если верить Википедии (статья «По тундре (песня)»): «Существует много вариаций текста, но авторские права на эту песню зарегистрированы в РАО на имя Григория Шурмака – он получает авторские вознаграждения за ее издания».Правда,  Википедия делает оговорку: «Автор: формально (выделено мною. – А.С.) Шурмак, Григорий Михайлович».

Стихотворение Шурмака «Побег» состоит из двух строф и припева:

 Это было весной, одуряющим маем,
Когда тундра проснулась и оделась в ковер.
 Снег, как наши надежды на удачу, все таял…
 Это чувствовать может только загнанный вор.

Слезы брызнут на руку иль ручку нагана,
Там вдали ждет спасенье – золотая тайга.
Мы пробьемся тайгою, моя бедная мама,
И тогда твое слово – мне священный наказ!

По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский «Воркута – Ленинград»,
Мы бежали с тобой, ожидая тревоги,
Ожидая погони и криков солдат.

Немного о Григории Шурмаке. Родился в Киеве 28 мая 1925 года. Учился в средней школе № 44. Вместе с будущими поэтами Лазарем Шерешевским и Наумом Коржавиным занимался в литературной студии при газете «Киевский пионер» (некоторые источники ошибочно именуют ее «Юный пионер»). Студией руководила Ариадна Громова, позднее – известная московская писательница, признанный автор советской фантастики. Судию в конце концов закрыли за «вольнодумство». В 1940 году Гришу исключили из комсомола за критическое выступление на школьном собрании (по версии Шурмака, за «нехорошее» стихотворение о Сталине), а Шерешевского и Коржавина перевели в другую школу (по воспоминаниям Коржавина, из-за конфликта с директором). Позднее Лазарь и Наум не миновали сталинских мест лишения свободы, причем Шерешевский отбывал свой срок как раз в воркутинских краях, на стройке № 501 – «Пятьсот-веселая», как ее называли зэки. Здесь прокладывали железную дорогу на восток страны – часть будущей транссибирской магистрали. Не Воркута-Ленинград, но география близкая. Вот такая перекличка.

Источник: prado-club.su

Шурмаку «повезло». В начале войны его семья эвакуировалась и оказалась в Средней Азии. Здесь-то, как утверждает Шурмак, и появилась знаменитая песня. Впрочем, обратимся непосредственно к его воспоминаниям:

«Хотя я ни разу не был за чертой Полярного Круга, моя судьба странным образом связана c краем, где тундра – типичный ландшафт и вечная мерзлота не в диковинку. Haчнy, однако, по порядку. В 1940-м мой старший брат Изя (Исаак), киевлянин, был осужден на год исправительных работ и отбывал срок наказания в Карелии на лесозаготовках. В июле 1941-го он должен был освободиться, родители уже выслали посылку с вещами, но началась Великая Отечественная война. Наша семья эвакуировалась в Среднюю Азию, где я по окончании ФЗO был направлен на работу в горы, где спешно реконструировался урановый рудник, приобретший оборонное значение. Связь со старшим братом, конечно, прервалась с начала войны. Но я понимал, что двадцатилетний брат призван на Севере в армию, и я тоже горел желанием добровольцем отправиться на фронт. Я поступил в Харьковское пехотное училище, эвакуировавшееся в Haмaнгaн, но там на различных хозяйственных работах заболел сыпняком и, поскольку был малолеток для армии, отпущен. Вот так я оказался на руднике Koйтaш. Трудился дробильщиком на обогатительной фабрике. Ничего не зная об Изe, я тосковал, много думал о нем. В ноябре 1942-го в oбщaгy, где я жил, пришел coлдaт-инвaлид Петр Смирнов. Правая рука у него была искалечена. Выяснились, что он был взят в армию прямо из лагерей, расположенных в районе Bopкyты. Как и мой брат, он был вором. Петр любил рассказывать о лагерном быте, об oтпpaвкe на фронт. Оказывается, на фронт отправляли поездом, состоящим из теплушек. Меня поразило: тундра кругом, а действует железная дорога – экзотика! Потянуло сочинить песню, посвященную брату, который тоже прошел через северный лагерь и тоже гдe-тo воюет. Начало песни возникло само собой: «По тундре, по железной дороге». А о чем должна быть песня? Ясное дело: о побеге на волю, о матери, память о которой священна для каждого зeкa. 

Becнoй 1943 года я был призван в армию уже, так сказать, на законных основаниях. В составе 64-й мexбpигaды принимал участие в боях за овладение днепровским плацдармом в районе Кременчуга и там был ранен осенью того же года. После пребывания в госпитале воевал в составе 5-го Донского кавалерийсого корпуса и в августе 1944-го снова ранен. Фронтовые и госпитальные впечатления заслонили все, что было связано с созданием моей песни. Изредка я пел ее ребятам по землянке, по палате, а затем в студенческие годы – однокурсникам. И вдруг в хрущевскую оттепель обнаружил, что «По тундре...» стала вcecoюзнo известной. В ту пору по амнистии освобождались десятки тысяч заключенных, осужденных по уголовным статьям. Среди них были умельцы, обзаведшиеся самодельными радиоустановками, и в один прекрасный день я услышал на средних волнах, как баритон с типичной для воров дикцией смачно исполнял «По тундре, по железной дороге»! И я понял, что Петр Смирнов, мой приятель по oбщaгe, добрался благополучно до своей Астрахани. На Koйтaшe моя песня до того ему понравилась, что он заставлял меня ее петь каждый день по два раза, пока не запомнил. Свой человек в мире уголовников, он, так сказать, невольно популяризировал ее. Больше было некому... 

 Прошли годы. Прошли десятки лет. Hacтyпилa «перестройка». В ход пошли запрещенные стихи, романы. Но и песни. В 1989 году в Москве, где я тогда жил, в издательстве «Московский рабочий» вышел однотомник стихов и поэм бывших политзаключенных под названием «Среди других имен...». Первый раздел состоял из песен, ставших народными: в нем был представлен Юз Aлeшкoвcкий, был представлен и я, Григорий Шурмак. К тому времени я был уже автором книжки стихотворений, изданной в Киеве в 1975-м, и автором романа «Нас время учило», изданного в Москве. 

Однажды в девяностые годы мне позвонил из Сыктывкара сотрудник местного «Мемориала»: оказалось, на Ceвepe, в Bopкyтe, в Сыктывкаре, не представляют себе жизнь края без истории создания моей песни. Благодаря мне «Мемориал» связался с Петром Смирновым, и он был единственным из многих тысяч зeкoв, призванных в армию из Bopкyтинcкиx лагерей (списками всех поименно «Мемориал» располагает), кто уцелел и судьба которого прояснилась. В Национальной библиотеке Сыктывкара есть стенд, посвященный песне «По тундре, по железной дороге». Так «нечаянным образом» я оказался навечно связанным с одним из краев Заполярного Круга». 


Источник: wikipedia.org

После войны Шурмак в 1949 году окончил педагогический институт, преподавал русский язык и литературу. По некоторым источникам, в 1966-м его уволили из-за доноса. Чем занимался Григорий Михайлович до 1988 года, неясно: видимо, литературной деятельностью, однако о его публикациях этого времени ничего не известно. В 1988 году Шурмак переезжает в подмосковный город Электросталь, где руководит литературной студией. В 1989 году выходит его роман «Нас время учило», произведения писателя появляются на страницах журналов «Новый мир», «Октябрь», «Русская мысль», «Знамя». В 1996 году по рекомендации Григория Бакланова Шурмак вступает в Союз писателей Москвы, выпускает два поэтических сборника. Умер Григорий Шурмак в 2007 году. 

«Это чувствовать может только загнанный вор»: Петр Смирнов в борьбе за авторство

Все бы ничего, если бы не одно обстоятельство: пока в нашем рассказе авторство Григория Михайловича Шурмака не подтверждено фактически ничем, кроме его собственных слов. Читатель может возмутиться: вы не верите фронтовику, поэту? Ну, пока я лишь указываю на то, что существуют поводы для сомнений. Многолетние исследования уголовного и лагерного песенного фольклора заставили меня с предельной осторожностью относиться к утверждениям об авторстве, которые ничем не подкреплены. Нередко тот или иной автор объявляет себя сочинителем известной лагерной песни без всякого на то права. К сожалению, встречаются среди таких людей и бывшие фронтовики. Можно вспомнить хотя бы Федора Демина-Благовещенского – «липового» автора песни «Я помню тот Ванинский порт». Фронтовое прошлое, увы, не индульгенция. Бойцы и даже офицеры, вернувшиеся с фронтов Великой Отечественной, нередко становились даже грабителями, бандитами,  убийцами. Так что плагиат в этом ряду – далеко не самое страшное преступление.

Однако есть и другие свидетельства, которые касаются авторства песни «По тундре». Обратимся к публикации Анатолия Попова «Кто пустил курьерский в тундру?» («Аргументы и факты Коми» № 408 от 1 ноября 2006 года). Попов переписывался непосредственно с Шурмаком. Автор материала в АиФ сообщает: «В письмах Григорий Михайлович несколько раз упоминал о Смирнове, подчеркивая, что популярность песни – его заслуга: «Не забудьте Петра Смирнова… Без встречи с ним и его рассказов о том, как отправляли на фронт в 1942 году с Севера, не было бы и начальной строки песни».



И Попов не забыл. Он разыскал того самого Петра Смирнова:

«Отослали запросы в Астрахань: Григорий Михайлович – в адресный стол, я – в совет ветеранов. Нашелся! Из ветеранской организации получил такой ответ: «П. А. Смирнов (1918 года рождения) живет в старом частном доме один, женат не был, детей не имеет, с родственниками не общается… Почти слепой, ведет отшельнический образ жизни, от дома ветеранов ВОВ и благоустроенной квартиры отказывается категорически. Сам он нигде не учился, т. к. после исключения из первого класса в школу больше не ходил, но имеет природный талант к сочинению стихов и песен. В 1937 году его арестовали и увезли в лагерь, а за что, как он говорит, и сам не знает. В мае 1942 года его призвали из лагерей в армию и отправили на Ленинградский фронт. При следовании, в поезде, он познакомился с Г. М. Шурмаком, который и услыхал от Смирнова песню «По тундре, по железной дороге». По признанию, ее написал сам Смирнов П. А., в чем раньше он не признавался из-за какой-то боязни. Сейчас он это подтверждает. В 1943 году он был тяжело ранен и отправлен в Среднюю Азию».

«Вот это да! – подумал я, прочитав письмо. – Так и рождаются легенды. Если сам сочинитель не заявляет о своих авторских правах, как это произошло с Шурмаком, это обязательно сделают другие».

Однако Петр Смирнов не учел одной детали. В 1942-м Шурмаку было всего 17 лет. Он в силу возраста не мог оказаться в эшелоне зеков, призванных на фронт.

Я попросил своих астраханских знакомых сходить к Смирнову домой, побеседовать о Шурмаке и песне. Но старик чужих людей в дом не пустил и общаться наотрез отказался».

Ну вот вам еще один автор-фронтовик. Конечно, можно согласиться с аргументами Анатолия Попова. Действительно, Петр Смирнов малограмотен, а Шурмак – человек с филологическим образованием, поэт, писатель. К тому же налицо явное несоответствие: в самом деле, не мог 17-летний Шурмак ехать в одном товарном вагоне с бывшим заключенным на фронт, встретились они в другом месте и при других обстоятельствах. А вот то, что Смирнов реально существует и к тому же факт такой встречи подтверждает, свидетельствует о правдивости слов Григория Михайловича. Тем более Шурмак принял активное участие в поисках Смирнова и настаивал, что без того песня не разошлась бы по Советскому Союзу. 



Но не все так просто. Зададимся вопросом: а для чего Смирнову переносить встречу в теплушку? Он мог спокойно сказать, что с Шурмаком встречался в бараке на Койташе и там напел ему песню о побеге. Скорее всего, старик просто забыл, перепутал. То есть с памятью у Петра Смирнова большие проблемы. Полагаться на то, что в этой памяти всплыла фамилия Шурмака или даже его имя, я бы поостерегся. Самое большее, Смирнов мог подтвердить, что распевал песню с каким-то пареньком. А где, когда – стерлось за давностью лет. В мае 1942-го в поезде или в ноябре 1942-го в общаге – какая разница?

Кстати, Григорий Шурмак настойчиво подчеркивает, что Смирнов был вором-рецедивистом, хотя тот говорит, будто попал в лагерь сам не знает за что. Конечно, впору вспомнить ироническую сентенцию о том, что все зэки сидят «ни за что» («Врешь! Ни за что червонец дают, а у тебя четвертак!»). Однако Шурмак и своего брата Изю причисляет к «ворам» (несмотря на то, что тот был осужден впервые и на ничтожный срок). Зачем? Чтобы объяснить, что побудило 17-летнего юношу к сочинению воровской баллады? 

Но в мае 1942 года, когда был призван Смирнов, уголовников-рецидивистов не брали из лагерей в армию. Мобилизовали лишь тех, кто был осужден за малозначительные преступления, как это случилось с Исааком Шурмаком. Да и сам вор, согласно «воровскому закону», не имел права брать оружие из рук власти – он сразу становился изгоем среди своих, «сукой». Перелом произошел лишь в 1943 году, после знаковых поражений немцев под Сталинградом и на Курской дуге, когда Красная армия окончательно перешла в наступление и стало ясно, что она войдет в Европу. Тогда у многих воров душа и дрогнула. Так что не исключено, что Петр Смирнов в самом деле вором не был. Хотя что ему мешало немного присочинить,  покрасоваться перед молодым пареньком? Но вот причислять к ворам родного брата – это уже перебор.

Теперь об утверждении, что «Побег» мог создать лишь профессиональный поэт. В варианте Шурмака бросается в глаза явное несоответствие между первым и вторым куплетами песни. Первый («Это было весной») – литературно выверенный, образный, яркий. Второй – чудовищно косноязычный, нелепый, невразумительный:

Слезы брызнут на руку иль ручку нагана,
Там вдали ждет спасенье – золотая тайга.
Мы пробьемся тайгою, моя бедная мама,
И тогда твое слово – мне священный наказ!

Понятно, что «ручка нагана» вместо рукоятки – безграмотность: между револьвером и кастрюлей все же есть небольшая разница. Хотя в просторечии такое редко, но встречается. Например, в письме-исповеди бывшего коммуниста Георгия Кудрявцева на имя Сталина в 1926 году: «Иногда батька... бил терпеливо ручкой нагана по голове виновного с криком: «Стерва, в мать, в бога, позоришь революцию». Так что на эту мелочь закроем глаза. Но вот рифмовать «тайга – наказ» – ни в какие ворота даже для молодого автора: он же все-таки учился стихосложению. А две последние строки вообще абракадабра. Почему слово мамы «священный наказ» для зэка лишь тогда, когда он «пробьется тайгою»? А до этого? И что за таинственный «священный наказ»? О чем вообще речь? Подобные «красивости» и выкрутасы характерны как раз для жанра уличного «жестокого романса», каковые сочинялись когда-то приказчиками, парикмахерами, телеграфистами и вообще народом малограмотным, но с претензиями на «изячный» стиль. Нередко элементы такого стиля встречаются и в фольклорных творениях блатных, босяцких, лагерных самодеятельных акынов. 


В компьютерной игре Stalker есть мод с магнитофоном и кассетой Аркаши Северного

Григорий Шурмак к моменту публикации «Побега» таковым явно не являлся. Что это – куплет, заимствованный из лагерного фольклора? Тогда, скорее, можно поверить в авторство Петра Смирнова. Во всяком случае, молодой образованный парень, занимавшийся в литературной студии, выражаться столь косноязычно и нелепо, на мой взгляд, просто не мог. 

Побег в блокадный Ленинград

Ну а теперь главный аргумент, который доказывает, что все претензии на авторство как со стороны Шурмака, так и со стороны Смирнова – полная ерунда. Обратите внимание на упоминание «курьерского» поезда, то есть пассажирского поезда высшей категории, следующего с высокой скоростью без остановок на небольших станциях. Какой идиот пустил бы курсировать курьерский поезд между маленьким рабочим поселком (статус города Воркуте был присвоен в 1943 году) численностью около семи тысяч человек и Ленинградом? На эту несообразность сразу обратил внимание Анатолий Попов, даже вынес в заголовок – «Кто пустил курьерский в тундру?»:

«За 64 года песня обросла множеством новых, народных куплетов, но во всех ее вариантах неизменными остаются первые строчки припева. Я как-то спросил у Григория Михайловича: откуда в тундре 1942 года взялся «курьерский»? Каким ветром его туда занесло?

– Мне ведь было 17 лет. Я знал, что в тундре Петр Смирнов строил железную дорогу. А раз есть дорога, почему бы по ней не мчаться курьерскому?».

Итак, вроде бы отмаз есть: мол, несведущий юноша вполне мог допустить вольность с курьерским поездом из Воркуты. Но ведь Шурмак утверждал, будто Петру Смирнову песня так понравилась, что он заставлял Гришу петь до тех пор, пока не запомнятся слова. Продолжались такие спевки долго, к тому же по два раза на день. Как же бывший зэк, отмотавший в воркутинских лагерях пять лет, не обратил внимания на очевидную нелепость и не поправил парня? Это просто фантастическое допущение, учитывая то, что воровская братия прекрасно разбиралась в типах поездов, поскольку «бомбила» их постоянно – как пассажирские, так и товарные. 



Далее еще смешнее. Любой советский гражданин в 1942 году понимал, что ни курьерские, ни скорые, ни почтовые, ни пассажирские поезда между Воркутой и Ленинградом курсировать не могли! Начнем с того, что 1942-м вообще не существовало железной дороги Воркута-Ленинград. Железнодорожное сообщение Воркуты  с Большой землей появилось лишьк началу 1942 года, когда завершилась прокладка ветки Северо-Печорской железной дороги Воркута-Котлас (не Ленинград!). И то шли исключительно товарные поезда, причем не зря эту ветку называли «дорогой смерти». Прокладывали пути, что называется, «на соплях»: «Железная дорога в военных условиях строилась по так называемой временной схеме с применением упрощенных технических условий. Вокруг всех естественных преград и труднопроходимых участков делались обходы. Затраты и усилия сводились до минимума. Подъемы и повороты железной дороги стали критически допустимыми, выемки и земляное полотно минимальными, основные конструктивные элементы сооружений упрощены, дефицитные привозные стройматериалы заменены местными материалами, в частности, металлические конструкции – деревянными или комбинированными». Ну сами понимаете, какая еще могла быть дорога там, где сплошь топи да болота? Исследователи пишут: «Что скрывать? Эксплуатация дороги при невольно низком качестве строительных работ приводила к частым авариям и крушениям поездов и перерывам в движении. Так, 15 февраля 1942 года на перегоне Пышор – Ошвор из-за перекоса пути произошло крушение поезда № 707, было разбито 7 вагонов, в августе 1942 года, на перегоне Хановей – Песец из-за сдвижки верхнего строения пути произошло крушение поезда № 716, было разбито 20 вагонов». 

Какой там «мчит», какой «курьерский»? Даже товарные ходили на цыпочках, боясь кашлянуть или сморкнуться.



А теперь – вишенка на торте. Ленинград в это время находился в блокаде. Улавливаете? Надо быть отмороженным на всю голову, чтобы в такое время петь, как двое заключенных бегут в блокадный голодающий город наперегонки с курьерским поездом! Принять весь этот бред за чистую монету могли только очумевшие «прорабы перестройки». 

Только представьте себе картинку: идет война, Ленинград окружен немцами, заключенные тянут шпалы среди болот. А в это время бывший зэк, солдат-инвалид, комиссованный с фронта, до этого пять лет «отпахавший» на прокладке той самой железной «дороги смерти», отплясывает под бодрую песенку о побеге из Воркуты в Ленинград, которую то ли сам сочинил, то ли по его рассказам слепил юный виршеплет!

Обращаю ваше внимание еще на одну характерную деталь. У Шурмака даже не хватило фантазии для того, чтобы сочинить сколько-нибудь внятную версию. Когда журналист припирает его к стенке вопросом, почему Гриша решил погнать по болотам и топям курьерский поезд, автор не находит ничего лучше, чем ответить: а почему бы и нет? У него даже не хватает ума на простое и очевидное объяснение. Ведь припев в разных версиях песни варьируется: «по тундре, по широкой дороге», «по тундре, по стальной магистрали», «где мчится скорый», «где мчится поезд». Ну и скажи: мол, я написал «мчится поезд», а исполнители позже переделали, как хотели, каждый по-своему. Нет, курьерский так курьерский. 

Так ведь во многих вариациях есть еще и куплет:

Мы теперь на свободе, о которой мечтали,
О которой так много в лагерях говорят.
Перед нами открылись необъятные дали,
Нас уже не настигнет пистолета разряд!

Что, «необъятные дали» блокадного Ленинграда – тоже господина Шурмака сочинение? 

Ну как поверить «залепухе» Шурмака о том, что зэк, работавший на прокладке «дороги смерти», радостно заучивал эту ересь? Да и Смирнов – ровно такой же трепач, как Шурмак. Один другого стоит.

А вот в послевоенное время, когда Северо-Печорская железная дорога действительно стала серьезной связующей магистралью между Воркутой и остальным Союзом, песня о воркутинском побеге ни у кого бы не вызвала сомнений и возражений. Кто ее написал, до сих пор для нас остается загадкой. Но уж точно не Шурмак и не Смирнов.